— А еще можно танк сделать, из дерева! — обрадовавшись похвале, вдохновенно предложил Андрей. — Отличная штука. В ней сидишь в безопасности, тебя ни стрелой, ни пулей не взять. По полю едешь и стреляешь во всех. А с тобой никому не справиться!
— Придумаешь тоже, — отмахнулся Василий Ярославович. — Нешто такое возможно?
— Можно, можно, — кивнул Зверев. — Я уж прикинул. Нужно из бревнышек в пядь толщиной стены сколотить. Их ни стрелой, ни пулей не пробить. Копьем разве, да и то неглубоко. Бойницы оставить. Собрать из таких стенок дом, поставить на колеса, внутри лошадей разместить и катиться в любую сторону. А через бойницы стрелять. Вот.
— Ерунда, ничего не получится.
— Про пищали ты поначалу так же говорил, батюшка, — положила ладонь ему на руку хозяйка. — Ан ныне сам хвалишь.
— Хвалю, — согласился боярин. — Но дело начать с того надобно, что двадцать стволов отковать, свинец и порох для них запасти, холопов обучить… Потом новые хитрости затевать начнете. Прохор, баню истопить вели. Андрюшке не снег, а пар ныне нужен, чтобы кровь по жилам разошлась. Как пищали в деле покажете, тогда и про эти… танк поговорим.
Поев, пару часов паренек валялся на перине — ни на что другое он все равно не был способен. Потом Пахом повел его в баню и сперва просто парил, потом охаживал своим любимым еловым веником, снова парил пивным и квасным паром.
Боярин оказался прав: после хорошего прогревания рука начала действовать, как новая — но теперь она обрела чувствительность и болела, словно ее непрерывно пилили тупой ржавой пилой. От боли новику налили терпкого рейнского вина — обычный полулитровый кубок. И боль ушла. Вместе с сознанием. После долгой парилки, да на пустой желудок Зверев запьянел так, что на ногах стоять не мог — его аккуратно отнесли в постель, после чего разбудили один раз только для того, чтобы накормить «сарацинской кашей» — рисом с изюмом и черносливом.
— Зато утром здоров будешь, — пообещал Белый и поднес ему еще один кубок с вином.
Андрей выпил — и очутился в чудесном золотистом облаке, обнаженный и светящийся. Здесь вообще все было пропитано светом. Светился туман вокруг, светилось небо, светилась земля под ногами, светился, казалось, сам воздух. Среди всей это красоты он увидел Лютобора — в потертой серой рубахе, с высоким посохом в руке и с котомкой за плечом.
— Это ты? — удивился Андрей. — Откуда? И где это я? Я умер, да?
— Нет, чадо. Это всего лишь сон. Хотя, мыслю, весьма красивый. Летать во сне смертным удается не часто.
— Значит, ты мне снишься?
— Да, отрок. Ты перестал меня навещать. А мне надобно сообщить тебе одну весть и сообщить без опоздания. Покидать же стены дома своего я непривычен. Отвык.
— Разве это возможно?
— Войти в чужой сон? Легко. Очень легко. Я научу тебя, отрок. Потом. Наяву. А ныне я хочу сказать, что нашел обряд для твоего возвращения.
— Это правда? Ты вернешь меня домой? — Зверев обрадовался даже во сне.
— Я попробую. Мне кажется, в прошлый раз мне просто не хватило сил. Посему я вспомнил о древнем алтаре, что по сей час стоит на Сешковской горе. Об алтаре нашего древнего храма. Он обретает высшую свою силу в полнолуние, в самую полночь. Коли провести тот же обряд, что и в прошлый раз, в полночь на алтаре, сила его увеличится стократно, и заклятье перебросит тебя обратно, в твой мир.
— Это хорошо, волхв… Если, конечно, это не сон.
— Это сон, чадо мое. Я пришел в него к тебе, чтобы упредить о важном дне. Полнолуние наступит послезавтра. У тебя осталось два дня. В полночь, по окончании дня второго, я жду тебя у алтаря. Коли ты, смертный, не передумал возвращаться в рабство.
Сну Андрей поверил. Слишком уж Лютобор ночной напоминал ему Лютобора истинного, хозяина Козютина мха. Что колдуну явь или сон? Захотел — и явился среди глюков и видений. И пьяным бредом не побрезговал.
Василий Ярославович хотел послать сына в город, к опытному кузнецу, заказать пищальные стволы, но Зверев предпочел потратить последние дни в этом мире на то, чтобы обучить холопов заряжать ружья. Ведь иметь оружие — половина дела. Нужно еще уметь им пользоваться. А заказать железную трубку с запальным отверстием боярин сможет и без него. Зачем она нужна, Василий Ярославович теперь знал.
В конце второго дня новик плотно перекусил пряженцами с грибами и брусникой, ушел к себе, но ложиться не стал. Пошарив по сундукам, переоделся в мягкие теплые штаны из шерсти, представлявшей собою что-то среднее между толстым сукном и мягким войлоком, натянул синюю атласную рубаху, поверх которой застегнул вязаную безрукавку и меховой налатник. На голову надел тонг — войлочную шапочку, по кругу отороченную лисьим мехом. Теплую, красивую, но не очень практичную, поскольку у нее не было наушей, которые в холод можно опустить, а когда тепло — завязать наверху. В последний свой день в этом мире Андрей хотел выглядеть опрятным и красивым.