Князь Александр Невский

– Не сметь! Это – мой конь!

Вечером того же дня Александр и его новый конь пришли на берег Волхова. Вороной стоял по колена в воде, встряхивая головой с густой гривой, и фыркал, наслаждаясь прохладой и резвым течением воды.

Александр в одной рубашке, стоя в воде по пояс, окунал полотенце, отирал им шею и грудь жеребца, держа того за узду. Конь тянулся к мальчику мордой, вновь фыркал, тёрся бархатной мордой о плечо хозяина.

Александр гладил его, шепча в чутко прядающее ухо:

– Ты будешь меня носить долго… Я с тобой и в битвах буду… И никому не дам тебя обижать! Так и знай…

– Как назовёшь его? – послышался сзади голос.

На берегу стоял Феофан. Он разулся, вошёл в воду по щиколотку и, зачерпывая пригоршнями вечернюю прохладу реки, плескал её себе в лицо.

– Ты знал, что я смогу укротить его? – Улыбка осветила лицо юного князя. – Все ведь устрашились: отец, боярин Фёдор… А ты – нет?

– Я видел, что ты победишь. – Грек тоже улыбнулся. – Ты победишь и куда более сильных противников. Я вижу. Так какое имя ты дашь вороному?

– Огненный, – почти не раздумывая, ответил Александр. – Он чёрный, но внутри у него – огонь. Как у меня. Он будет со мной в битвах. А ты, Феофане?

– А что я?

– Станешь моим лекарем?

– Уже стал.

Саша вновь провёл по блестящей шерсти Огненного полотенцем, не удержавшись, обнял крутую шею.

– Спасибо, друг. Но ты же – Федин лекарь.

И тут улыбка грека вдруг погасла. Казалось, угасли даже его радостные рыжие веснушки.

– Это ненадолго, – очень тихо и очень грустно проговорил он.

Александру показалось, что его душу обдал смертельный холод. От страха сжалось всё существо.

Он хотел было вскрикнуть, возразить, сказать, что не верит.

И не смог.

Только крепче обнял своего коня.

Глава 9 Премудрости Даниила Заточника

Вслед за летом миновала осень, потом наступила зима.

Князь Фёдор каждое утро принимал лекарство, которое по указанию Стефана готовил для него Феофан, и обмороков у него больше не было. Иногда, правда, он испытывал непонятную слабость, которая мешала ему заниматься воинскими упражнениями, иногда раньше ложился спать, потому что к концу дня уставал и мысли его начинали мешаться, словно бы тускнеть. Но то и другое случалось нечасто, и у родни юного князя появилась надежда.

Молодой лекарь, внимательно наблюдавший за состоянием мальчика, казалось, тоже стал надеяться.

Сильнее и горячее всех надеялся князь Александр. Он не переставая молился за старшего брата и души не чаял в Феофане, потому что видел, как тот старается изо всех сил излечить Федю.

– Я знаю – ты тоже за него молишься! – сказал он как-то молодому греку.

Тот кивнул:

– Конечно. Иначе и быть не может. Лекарь, который не молится за больного, не излечит его. Ты ведь знаешь историю целителя Пантелеймона. Началось ведь с того, что он долго учился врачеванию и возомнил, что может излечить любую немочь. И вдруг на его глазах аспид укусил ребёнка. Ребёнок умер. Тогда Пантелеймон попросил прощения у Господа за то, что счёл себя едва ли Ему не равным, и взмолился о невинном младенце. Мальчик воскрес, а целитель именно с тех пор обрёл свой удивительный дар исцелять даже смертельные недуги.

– Я много об этом думаю, – тихо проговорил Александр. – И думаю: Бог ведь распоряжается жизнью и смертью каждого из нас. Ничего никогда не совершается не по Его Воле. Как же тогда один младенец тогда воскрес, а тысячи младенцев умирают, порой едва родившись?.. Отчего Господь не всех спасает? А?

И тут же, перекрестившись, юный князь прошептал:

– Это грех, ведь так? Я грешу, вопрошая о Божьей воле?

– Я думаю, нет, – с редкой для него грустной улыбкой ответил Феофан. – Все об этом думают. Так или иначе. И ответа никто не знает. Тех, кто теряет дорогих и близких, вряд ли может утешить то, что, умерев невинными, они сразу узрели рай… Надо быть святым, чтобы не испытать боли, а иногда и не впасть в отчаяние. А мы не святые. Знаешь, Саша, я думаю – Бог совершает Свои чудеса ради чудес ещё б'oльших.

– Как это? – не понял мальчик.

– Да так. Ведь почему Он воскресил ребёнка, укушенного аспидом? Сам этот малыш наверняка был бы счастлив в раю, а как потом сложилась его жизнь в нашем мире, неизвестно. Но Господу нужно было, чтобы будущий великий целитель Пантелеймон уверовал, чтобы не сомневался в вере. И тот стал тем, кем стал, и спас тысячи людей, а потом подвигом страдания во имя Божие подал пример веры сотням тысяч.

Александр смотрел в лицо молодого грека и гадал, отчего тот грустит: оттого ли, что его тоже мучает вечный вопрос, почему многое в мире складывается не так, как бы хотелось людям, или же он по-прежнему не видит спасения для Фёдора и это его угнетает? Спросить? Да нет, он не скажет… Да и нельзя спрашивать. Если Феофан откроет ему, Александру, неизбежное, то сможет ли он не выдать себя перед братом, не выказать отчаяния? Нет, нет, нет! Пускай лучше молчит!