В то же время именно в XIII столетии (особенно в первой его половине) окончательно сформировалась та тенденция типологического и стилистического развития, которая послужила основой дальнейшего становления русского зодчества вплоть до конца XVII столетия. Эта тенденция впервые была выявлена Н.Н. Ворониным[409]
и получила полное и детальное рассмотрение в трудах П.А. Раппопорта[410]. Именно благодаря ей П.А. Раппопорт выделил конец XII — первую половину XIII в. в хронологически самостоятельный период истории русской архитектуры. В чем же она выражалась?Если поставить в один ряд памятники древнерусского зодчества XI, XII и XIII вв., нетрудно заметить, что последние уже лишь в общих чертах сохраняют воспринятую в конце X в. из Византии типологическую схему храма, в области же архитектурных форм и объемов, организации пространства и композиционного построения они представляют собой качественно новое явление, лишь базирующееся на византийской традиции, но являющееся уже самостоятельным национальным вариантом храмовой архитектуры в общей системе восточнохристианского зодчества. На смену статичной плавности и уравновешенности храмов с позакомарными покрытиями приходят динамичные, устремленные ввысь композиции башнеобразных храмов со сложной системой завершения и часто с ярко выраженной центрической композицией.
Процесс сложения национальных архитектурных форм, выразившийся в создании тяготеющей к вертикализму динамичной композиции башнеобразного храма, в первой половине XIII столетия охватил все без исключения школы древнерусского зодчества, хотя и выразился в различных типологических стилистических и конструктивных формах. От традиционных статичных форм в XIII столетии отказался даже консервативный в архитектурном отношении Новгород, весьма своеобразно интерпретировавший новые архитектурные веяния, занесенные на новгородскую почву смоленскими мастерами. Даже Галич, наиболее тесно связанный в своем архитектурном развитии с архитектурой Центральной и Западной Европы, не остался в стороне от этого процесса, решая общую для всей древнерусской архитектуры этого периода задачу в весьма своеобразной форме — с использованием готических конструкций сложных опор.
Однако процесс создания нового, национального типа храма, далеко уходящего от изначально воспринятого из Византии прототипа, столь активно развернувшийся в первой половине XIII в., на самом деле начался значительно раньше. Еще Н.Н. Воронин связывал начало этого процесса с полоцким зодчеством середины XII в., где уже в Спасском соборе Евфросиньева монастыря проявились те тенденции и появились те формы, которые в XIII столетии станут определяющими в развитии древнерусского зодчества[411]
. Исследования памятника, проведенные П.А. Раппопортом и Г.М. Штендером, блестяще подтвердили это его наблюдение[412]. Однако исследования последних лет позволяют значительно углубить хронологически процесс развития этой тенденции в архитектуре Древней Руси.Исследования Г.М. Штендера показали, что тенденции к созданию динамичной башнеобразной композиции храма проявились еще в самом начале XII в. в Киеве, где в церкви Спаса на Берестове, пожалуй, впервые в истории русского зодчества был сделан решительный шаг к отрыву от византийской традиции[413]
. Вместе с оказавшимися в Полоцке во второй трети XII в. киевскими мастерами эта тенденция переносится из Киева в Полоцк, где получает дальнейшее развитие в таких памятниках, как соборы Бельчицкого и Спасо-Евфросиньева монастырей, и уже в почти сложившемся виде во второй половине XII в. присутствует в архитектуре Гродно. Совсем недавние открытия М.В. Малевской и А.А. Песковой во Владимире-Волынском, Луцке и Дорогобуже Волынском позволяют заполнить промежуточное звено между этими памятниками и вводят в эту орбиту в третьей четверти XII в. еще один регион — Волынь, где в разработке этой тенденции слились две архитектурные традиции — Киевская и Переяславская.