Князь Александр Невский

– Вот друг наш зачем-то в Орду вернуться зовёт.

Александр вопросительно перевёл взгляд на немца.

– Если мы правы, – проговорил Эрих, – то помочь тебе возможно, только если узнать, что был за яд и чем можно от него спастись. Сам сейчас сказал: прежний твой лекарь знал снадобья всякие от ядов. Вдвоём мы, может быть, сумеем вызнать…

Сделав над собою усилие, князь рассмеялся, опустив руку на плечо товарища:

– Брось! Может, мы всё это придумали! Знаешь, бывает такое… Вроде всё со мной хорошо. А со страху и впрямь помереть можно!

Он снова натянул поводья, стремясь на этот раз развернуть коня к прежнему пути. Но внезапно на его лицо набежала тень, он пошатнулся в седле. Сава вовремя успел подхватить готового упасть князя.

Под испуганные и недоумевающие возгласы дружинники Александра осторожно сняли его с седла, усадили возле древесного ствола. Эрих расстегнул ремешок под подбородком друга, осторожно снял с него шлем. Волосы князя были мокрыми от пота. На миг у него закатились глаза. Потом он пришёл в себя, но, похоже, не сразу различил лица окружающих.

– Кажется… – Видно было, что говорить ему приходится, делая над собой усилие. – Кажется, ты прав, друг! Но стоит ли тебе рисковать ради такой смутной надежды? И ещё Саву с собой зовёшь?

– А я бы и сам с ним поехать вызвался! – сердито встрял дружинник. – Если действительно мы помочь сможем.

Александр нахмурился:

– Это – большой риск. А я не хочу, чтобы вы рисковали.

Эрих сморщился.

– Разве мы не воины? И разве рисковать будем впервые?

Спустя короткое время Эрих и Сава стремительно скакали по-над берегом, но теперь их путь лежал в обратную сторону, в сторону Орды.

Поравнявшись с немцем, Сава, всё это время угрюмо молчавший, решился спросить:

– Ты мне вот что, друг сердечный, скажи: сам-то веришь ли, что ежели князя отравили, то ему ещё помочь возможно? Или так ему сказал, чтоб утешить?

– Кого? – изумлённо оборотился к товарищу Эрих. – Кого утешить? Александра? Он ещё сам нас с тобой утешать будет – уж поверь. Сил в его душе поболее, чем у тебя, у меня, чем у сотни таких, как мы…

Сава покачал головой:

– Но смерти-то всякий страшится.

– Конечно, – кивнул фон Раут. – Всякий. Только кто-то под страхом смерти становится как курица, которую резать несут, кто-то делается волком затравленным, в горло врагу вцепиться готовым, чтоб в драке умереть… А бывает… только редко бывает, что человек, когда смерть вплотную подступает, вырастает над ней. Вплотную к образу Божию поднимается. Всё лучшее в себе являет Богу и человекам. И бьётся со смертью, как с равным врагом. Александр такой.

По лицу Савы, капая с выступа шлема, стекала вода с комочками снега. Если на глазах воина и выступили слёзы, их было не разглядеть. Слушая Эриха, он кусал губы, подавляя боль:

– Но для чего мы едем-то, Эрих?

– А едем мы, Сава, чтобы сделать всё, что в наших силах. Не знаю, как ты, а я так просто друга своего не отдам! В детстве я от лекаря одного слыхал, что противоядие имеется от любого яда. Если он не в один миг убивает, значит, можно его действие остановить.

– Ну… – Сава заколебался. – А что, если на то Божья воля? Чтоб князь наш умер?

Эрих через плечо пристально и как будто с укором посмотрел на своего друга:

– Знаешь, Сава, я не богослов и не мне судить… Только я думаю: если Господь что-то решил попустить, то нам не изменить Его волю. Но коли хоть какая-то возможность не допустить зла существует, ну хотя бы самая малая, то надо попытаться. Тем более что Александр не только мне или тебе дорог и нужен. Что, не так?

– Так, Эрих, так! Упрямый ты. Как все немцы. И как все русские…

– Что есть, то есть! – усмехнулся Эрих. – Судьбы у нас похожие. Вечно об одни и те же камни спотыкаемся да в одни и те же ямы падаем! И мы с тобой… О, Donnerwetter![19] Принесла нелёгкая! Ещё время терять…

Навстречу всадникам из мутной пелены дождя и снега показались несколько всадников в татарских одеяниях и доспехах, на мохноногих лошадках.

Сава сердито сплюнул:

– Разъезд татарский. Далеко от становища ханского… чего это они? Никак русских бояться стали?

– Я бы на их месте тоже боялся! – не без злорадства рассмеялся Эрих, первым выезжая навстречу караульным.

Едущий первым татарин поднял руку:

– Кто вы такие? Для чего едете? Это – священная земля Золотой орды. Что вам нужно?

В ответ фон Раут тоже поднял руку и вытянул вперёд ладонь, с которой свисала круглая золотая печатка. Затем проговорил по-татарски:

– Я – посол императора Византии. И у хана уже был, но мне пришлось ненадолго уехать, чтобы встретить моего друга. Теперь я возвращаюсь, потому что ещё не договорил с великим ханом и не получил от него обещанного письма для моего императора.

Предводитель разъезда всё с тем же выражением лица (вернее, без выражения) спросил:

– Великий хан ждёт тебя?

– Да.

– А кто твой друг? Русский?

Лицо Эриха тоже приняло каменное выражение. Продолжая так же чисто говорить по-татарски, он ответил:

– Мой друг – русский. И у него, как и у меня, дело в Орде. Но говорить об этом деле мы станем только с великим ханом. Ты будешь нас задерживать? Или чего-то боишься?