Князь Арнаут

— Поставит здесь своего дуку, этого, как по их будет? — антиохарха, — продолжал князь, невесело усмехаясь. — А меня... нас с тобой в цитадель посадит. В подвал.

— Нет, милый, нет, — очень нежно проговорила Констанс, — Он не может поступить так. Его дед, Алексей, признал моего деда Боэмунда своим вассалом. А раз так, внук не может менять обычай. Мы правим здесь по закону. Если толь ко Мануил вознамерится сделать такое, все жители, даже те, что из грифонов, возмутятся. Не в его власти преступать закон предков. Все под Богом, и базилевс тоже, как ни высоко стоит трон его.

Ренольд всё это также знал. Он понимал, что Мануилу нелегко будет убрать с престола антиохийского князя, не имея для его смещения законных оснований. Был бы первенец Констанс постарше, тогда другое дело, заменить им Ренольда, и дело с концом. Старший сын покойного Раймунда де Пуатье, подрастающий Боэмунд — законный претендент в будущем, камешек в сапоге. Он и без того уже в немалой степени тревожил и мать и отчима. С каждым годом мальчишка становился всё несноснее. Дерзил княгине, вёл себя вызывающе, хотя некоторых из сверстников, с которыми играл и постигал рыцарскую науку, побаивался. В общем, рос подлым и трусоватым, но при этом заносчивым сверх всякой меры. Едва ли покойный отец пришёл бы в восторг, увидев своего подросшего первенца.

Однако такой возможности у Раймунда не имелось. Его преемнику на престоле и в постели Сирийской Наследницы, по счастью, также не приходилось часто видеться с княжичем Боэмундом, который чем-то очень напоминал Ренольду одиннадцатого «рыцаря из Буанотта».

Пару раз князь лично отстегал наглеца плёткой по мягкому месту. Впервые, когда княжич избил младшего брата, Бальдуэна, второй раз, когда на рукоприкладство пожаловалась Филиппа. В дальнейшем князь поручал исполнение наказаний рыцарям, ведавшим воспитанием мальчиков. Внушение помогало, но ненадолго.

Более всего злила Ренольда бесцеремонность, с которой Боэмунд позволял себе врываться в спальню Констанс. Он не раз делал это с того времени, когда маленьким застал тут мать и её будущего мужа, по счастью, за разговором. Тогда вина за поведение мальчика полностью ложилась на нянек, но теперь он вырос, сделался отроком и уже прекрасно разбирался в делах взрослых. Тем не менее это не мешало княжичу входить к матери, когда заблагорассудится, и без всяких предисловий чего-либо требовать.

— Епископ Жерар человек мудрый, — ласковым, убаюкивающим голосом проговорила Констанс. — Он говорит, что для базилевса весь вопрос заключается в престиже. Он потерял его в Апулии и на Кипре, теперь постарается отыграться здесь.

Княгиня взяла широкую жилистую, покрытую мозолями, коричневую от загара кисть мужа в свои белые пухлые ладошки и, поднеся к губам, нежно поцеловала.

— Езжайте к Мануилу сами, государь, — продолжала она. — Принесите ему извинения. Покайтесь перед ним. Он будет рад принять вашу покорность без боя. Он уже удовлетворил своё честолюбие полководца, наказав киликийских грифонов. Он с радостью примет вас и простит, ведь ему не хочется славы погубителя великого христианского города. Ваши завистники и недруги умолкнут, увидев, что гроза прошла над вашей головой, нимало не повредив вам.

Ренольд посмотрел в большие, глубокие карие глаза жены и погладил её по чёрным волосам. Он привлёк её к себе, и княгиня сама не поняла, как оказалась сидящей у него на колене, так легко, так быстро это случилось. Нельзя сказать, что она не знала, отчего сегодня надела красную шёлковую рубаху, ту самую, в которой была в тот день, когда молодой красавец пилигрим овладел ею на кресле, как простой служанкой.

Именно этого она и ждала, именно это и произошло. Оба вдруг сделались такими же, как раньше, как в старые времена, точно ушли назад в прошлое на целых десять лет. Потом супруг отнёс её на кровать, и там они вновь и вновь ласкали друг друга со страстью юнцов и с искусством опытных любовников. Утром они поднялись хотя и совершенно невыспавшимися, но с отличным настроением.

Княгиня ещё лежала под одеялом, а Ренольд, решив не звать слугу, принялся одеваться сам. Он уже натягивал сапоги, когда из-за двери спальни донёсся какой-то грохот, крики и даже, как показалось князю, плач.

Бравый кельт бросил взгляд в сторону, туда, где остался лежать боевой меч в ножнах. Другой клинок, покороче, уже висел на поясе. На обдумывание ситуации ушло не больше секунды. Сообразив, что схватить оружие он ещё успеет, князь решил пока остаться на месте. Выражение лица Ренольда не сулило возмутителям спокойствия ничего хорошего. Кто бы ни собирался ворваться в комнату, ему придётся здорово пожалеть об этом. Князь не сомневался, что некто, пока ещё неизвестный, бежит именно сюда, так и случилось. Дверь распахнулась, и в спальню влетела растрёпанная молодая служанка.

— Ваше сиятельство! Государыня! — заполошно закричала она, бросаясь на ковёр возле кровати. — Матушка княгиня! Ваше сиятельство! Спасите! Спасите! Убивают! Убивают!