Князь Арнаут

Во всём судьба благоволила к красавчику Ренольду, в одном ему не повезло, он родился после брата, а это значит... Это значит, в лучшем случае ждала его судьба держателя крошечного фьефа, который нарезал ему любящий отец от наследства старшего брата. Не доволен — вообще ничего не дадут и ступай в монахи. Человек родовитый, знатный может достигнуть высоких постов, стать епископом или кардиналом. Да что кардиналом! Римским понтификом сделаться сможет!

Только вот... не шла в голову Ренольду книжная премудрость. Писал он с трудом, читая, быстро засыпал, зато любил слушать рассказы старых воинов о былых сражениях. Иной ведь так складно всё обскажет, да кончиком кинжала нарисует на земле, где кто стоял, да кто откуда ударил на врага и куда тот потом бежал без оглядки, что дух захватывает. А уж как начнут вспоминать, кто и где сколько добычи взял!.. Послушаешь, у иного короля в сундуках не сыщешь того, что побывало в руках у рассказчика. И был бы он знатен да богат, но вот беда, не держится в руках у рыцаря добро, словно сгорает оно, дымом обращается или утекает сквозь пальцы, как песок.

Ни о чём так не мечтал юный Ренольд, как о том, чтобы побывать на Востоке и самому сразиться с язычниками. Он частенько видел себя во сне королём или даже императором, сидящим на белом коне в позолоченных доспехах, в шлеме с серебряными крыльями, сжимающим в пальцах украшенную драгоценными каменьями рукоять острого как бритва меча. Конь младшего сына графа Годфруа Жьенского стоял на пригорке, по которому, сгибаясь в учтивых поклонах, поднимались разодетые в шелка и бархат нобли. Они несли на подушечках драгоценные камни, волокли тяжёлые сундучки, доверху набитые золотыми монетами. Они складывали свои сокровища под ноги его жеребца и уходили, а гора приношений всё росла и росла, и вскоре Ренольд с удивлением обнаруживал, что конь его попирает копытами вовсе не землю, а вершину огромного кургана из драгоценных камней и монет.

Восторг охватывал душу молодого человека, он вдруг начинал казаться себе лёгким, казалось, стоит только взмахнуть руками и полетишь, белым лебедем воспаришь над этой землёй, из которой вместо травы прорастают смарагды, на кустах вместо ягод зреют алмазы и рубины, а на деревьях вместо спелых яблок или каштанов — золотые монеты. Ренольду очень хотелось потрогать всё это великолепие, но он знал, что ему, как императору, полагается недвижимо сидеть на белом коне в роскошном наряде, потому что идёт какая-то церемония, прервать которую не вправе даже он. Это ритуал, древний обычай, заведённый ни отцом его, ни дедом, а кем-то когда-то очень-очень давно.

Неизвестно, чем бы всё кончилось, но Ренольду ни разу не удавалось досмотреть сон до конца. Жеребец всхрапывал, бил копытом и... юноша возвращался в реальность, где он был тем, кем был, младшим сыном одного из графов Центральной Франции, чьи более чем скромные владенья разбросаны среди лесистых холмов между двумя замками, выросшими один на берегу Луары в пятнадцати с половиной лье вверх по её течению от Орлеана, другой у маленькой речки Луан в восьмидесяти милях к юго-востоку от Парижа. Наш герой уже повзрослел достаточно для того, чтобы понимать: это, конечно, лучше, чем родиться купцом или — упаси Господь! — крестьянином, но, в сущности, не такая уж и завидная доля...

Ренольд осмотрелся, насколько позволяла дотлевавшая свеча. Он точно помнил, что вчера ложился спать с женщиной. Кажется, она назвалась одной из служанок госпожи Антиохии, двадцатилетней княгини Констанс[21], супруги Раймунда де Пуатье.

«Куда же девалась эта ненасытная красотка? — спросил себя молодой пилигрим. — Убежала? Я бы мог поклясться, что она не горела желанием уходить отсюда!.. Эх, зачем я так вчера напился?»

Постепенно детали дня, вечера и, как и полагается, последовавшей за ними бурной ночки, всплывая в ещё продолжавшем оставаться во власти хмельного тумана сознании, начали выстраиваться в стройную цепочку. Они занимали свои места, точно всадники на марше.

Девица определённо была, и не просто была, она ещё как была! Такой страсти Ренольду не приходилось встречать ни в родной Франции, ни в Бизантиуме, полном жадными до жарких ласк гречанками. Многие из них так не хотели расставаться с воинами, что тащились за ними в обозе. И где же теперь тот обоз? Достался язычникам. Где сладострастные гречанки? Услаждают новых хозяев в гаремах Икониума.