Князь Арнаут

Самые искусные доберутся до Багдада и Дамаска, Каира и Алеппо. Им, проказницам, всё равно, что у солдата в сердце — крест или полумесяц. Им нет дела, как молится он, на воткнутый в землю меч или, расстелив прямо на траве плащ, бьёт поклоны, оборотясь на восток. Им главное, что у него в кошельке и хорош ли он в постели... С последним у Ренольда всегда всё обстояло нормально, а вот первое... Благополучие пока что находилось от него на прямо противоположном полюсе. Ко двору Сирийской Наследницы он прибыл гол как сокол. Знаменитые герои Первого похода, такие, как Танкред и Бальдуэн Булоньский успели всё же награбить хоть что-то по пути, наш же герой только истратил всё, что имел, и потерял почти всех своих солдат.

По правде говоря, это огорчало его меньше всего; тот оборванный сброд, что чудом уцелел от сабли, стрелы или аркана язычника, и слова доброго не стоил. Куда больше неудобств доставляло отсутствие коня. Последняя ещё оставшаяся в распоряжении пилигрима кляча скончалась после Лаодикеи, уже на подходе к Адалии. Хорошо, что он тремя днями раньше получил в бою рану, это давало ему возможность ехать в возке, хотя наш молодой кельт вполне мог сидеть в седле. (И седло у него имелось, отсутствовала спина животного, на которую можно было возложить его).

Встретивший в Сен-Симеоне гостей Раймунд де Пуатье хорошо знал об их бедственном положении[22]. Он, уже давно освоившийся на Востоке, прислал королю лошадей, и одна из так называемых «заёмных» кобыл досталась и Ренольду. Серая в яблоках кляча мало чем напоминала белого дестриера[23] «Ренольда императора», являвшегося юноше во сне. Но тем не менее в Антиохии и её пришлось вернуть в княжеские конюшни. Правда, если у временного владельца возникала потребность поехать куда-нибудь в городе, он беспрепятственно мог взять её оттуда.

Одолжив у венценосного сюзерена несколько золотых, молодой человек приободрился. Он даже снял номер в гостинице, где вши, клопы и тараканы вели себя вполне по-рыцарски — не злобствовали так, как, скажем, в Богом проклинаемой Адалии, откуда уцелевшие участники похода добирались до Антиохии морем. По крайней мере, насекомые здесь понимали, что имеют дело с людьми благородными, а это ещё раз доказывало превосходство «голубой» крови.

Антиохия, или приданое Сирийской Наследницы (так в описываемый период некоторые старые воины называли столицу княжества, основанного Боэмундом Первым), очень понравилась Ренольду. Она хотя и была меньше и малолюднее Бизантиума, но едва ли сильно уступала ему в роскоши двора, богатстве домов и... — это уж как водится! — в распутстве своих дочерей.

При появлении пилигримов в Антиохии все, и гости и хозяева дружно, бросились в объятия друг друга.

Многие встречали своих родственников, ведь известно же, что Левант (если говорить о латинянах) едва ли не на девять десятых населён выходцами из различных областей Франции и Южной Италии. Даже и язык у всех практически один — благозвучный, хотя, по мнению некоторых, и чуточку резковатый, ланг д’ёль. Лишь жители Триполи, графства, основанного Раймундом Тулузским (его крепость, Mons Pelegrinus или Mont-Pèlerin, на века сохранила имя Калат Санджиль — замок Сен-Жилля), традиционно пользуются своим певучим, столь любимым поэтами ланг д’ок[24].

Одним словом, проблем с взаимопониманием не наблюдалось. В смысле общения особенно, конечно, усердствовала молодёжь. На Рождество Христово и в начале следующего года едва ли не во всех и уж точно во многих семьях случилось прибавление. Не сказать, что всегда приносившее радость, но... дети есть дети, их, как говорится, Бог даёт. Он даёт, он и забирает. Всем известно, что пути его неисповедимы. Одних возвышает он, других бросает в бездну...

«Куда же подевалась эта шлюха? — с некоторым раздражением подумал рыцарь, но тут же, рассудив, что она ему сейчас совершенно ни к чему, махнул рукой: — Да чёрт бы с ней! Но где же мой оруженосец?»

— Эй, Ротозей! — хрипловатым баритоном позвал Ренольд. — Ты где, свинья проклятая?!

Вообще-то оруженосец, как и полагается христианину, имел имя, данное ему родителями и священником при крещении, но это не имело ровным счётом никакого значения для господина, привыкшего называть всех своих слуг по кличкам, которые самолично для них придумывал. Некоторым, особо одарённым, удалось удостоиться сразу нескольких. Иногда рыцарь вдруг забывал все прежние, или же они просто переставали нравится ему, и он давал конюху, груму или оруженосцу другую и очень злился, если тот поначалу не откликался на неё. Особо нерасторопному слуге могло здорово достаться и из-за собственной забывчивости, и в том случае, если господин вдруг вспоминал какую-нибудь из прежних кличек, а носитель её услышав своё старое прозвище, не реагировал должным образом.