Князь Арнаут

— Вы? — в удивлении прошептал патриарх, но не услышал звуков своего голоса. — Опомнитесь, сын мой! Вы в храме Божьем!

Ренольд лишь хищно улыбнулся и сжал шенкелями бока великолепного белого жеребца. Конь подался вперёд, наезжая грудью на святителя. Последний всё ещё чувствовал, что будто прирос к полу, и потому не мог сделать ни шага назад.

— Ну? — спросил рыцарь. — Может, хватит трясти рясой?

— Сы-ын м-м-м... — только и промычал Эмери.

Всадник засмеялся:

— Хватит, я говорю, рясой трясти! Пора потрясти мошной!

Смех его превратился в хохот, который немедленно подхватили дружинники Ренольда. Казалось, заходили ходуном стены храма, и патриарх, в голове которого всё перемешалось, подумал, что именно благодаря дьявольскому смеху рыцарей и обрушился купол собора.

— Ну? Чего же ты медлишь, старик? — поинтересовался всадник и, не дожидаясь ответа, потянулся, наклоняясь из седла, и схватил Эмери за епитрахиль[61], а затем рванул вверх, напрочь лишая лёгкие святителя доступа кислорода.

О чудо! Тяжёлый патриарх взлетел в воздух, словно пушинка. Однако рыцарь не дал ему испытать прелестей свободного парения. Перебросив Эмери через шею коня перед седлом, Ренольд ударил животное по крупу ладонью и ловко развернул к выходу, не прибегая к помощи уздечки.

Дружина почтительно расступилась, и предводитель её со своим пленником промчался мимо солдат на улицу.

— Клара! Клара! — захрипел патриарх, вскакивая в постели и хватаясь за горло. Он спешил избавиться от превратившейся в удавку детали костюма, не осознавая ещё, что на нём нет никакой одежды, за исключением камизы[62]. — О Боже! Спаси меня!

Кроме перепуганного спросонья лица подруги, Эмери увидел также и уставившегося на него слугу, который осмелился явиться в спальню господина без зова. Это означает, что случилось нечто очень важное. Может быть, действительно собор рухнул?

— Что тебе?! — рявкнул на него патриарх.

— Беда, ваше святейшество! — проговорил тот громким шёпотом. — Беда! Измена!

II

Когда Ренольда вызвали к патриарху, стражу из горожан, которыми командовал рыцарь, сменили. Им велели завтра к первому часу утра заступить на вахту в одной из башен на юго-восточном участке стены между расположенной на горе Сильфиус цитаделью и Железными Воротами.

Место это считалось спокойным. Хотя кочевники и рыскали в горах в поисках случайной добычи, всё-таки столь глубоко они предпочитали не забираться, к стенам же не приближались вовсе. Основное их скопление наблюдалось в районе Собачьих Ворот, Ворот Дуки и Ворот Святого Павла, то есть как раз там, откуда Ренольду велели убраться от греха подальше.

Покинув покои патриарха и обнаружив, что его отряд исчез, рыцарь отправился в гостиницу и нашёл там своего оруженосца. Оба спустились в корчму, где, велев подать им вина и закуски, завели скучный разговор. Вернее, завёл его Ангерран, так как сеньору вообще не хотелось ни о чём разговаривать. Ренольд машинально отрезал кинжалом куски окорока, щипал хлеб и почти без аппетита, так же механически, жевал и глотал пищу, время от времени запивая её вином.

— Как мне здесь не нравится, мессир, — вздохнул оруженосец, молочный брат и товарищ господина по буйным забавам. — Ведь это же надо, какая жуткая дороговизна! Такой и в прошлом году не было. Просто кошмар!

Обоим впервые довелось оказаться в осаждённом сарацинами городе. Прежде они нападали, оборонялись, убегали, терпели всевозможные лишения длительных изнуряющих переходов, но ни разу не бывали заперты в столь громадном и, что хуже всего, многонаселённом каменном мешке. Многолюдие естественным образом и обуславливало цены на продукты. Не зная, как долго продлиться осада, трактирщики старались припрятать побольше провизии про запас, а на ту, что шла в продажу, вздували цены до небес. И хотя осада не была, конечно, полной — для этого Нур ед-Дину понадобилось бы раз в десять больше войска, — всё равно, смельчаков, желавших рисковать жизнью и выходить в поисках еды за стены, находилось немного. Как мало их оказывалось и среди крестьян, прежде привозивших в город всё необходимое.

— И что ж не сиделось нам в Святом Граде Господнем? — сокрушался Ангерран, забывая о том, что сам же уговаривал сеньора поскорее покинуть столицу королевства. — Ведь как жили, как жили?! А здесь?..

Наконец Ренольд, долго молча сносивший стенания слуги, не выдержал.

— Да замолчишь ты или нет, Мудрец?! — рассердился он, используя в обращении к слуге укрепившееся в последнее время за тем прозвище. — Тошно слушать твоё нытье! Сам же кричал, что надо бежать из этого вертепа, не так ли?

Ангерран всё время строил какие-то теории относительно шпионов и изменников, которые развелись повсюду и якобы преследовали сеньора (ну и его слугу, конечно) на каждом шагу. Впрочем, Ренольд не мог не признать, что иной раз подозрительность оруженосца имела под собой более или менее веские основания.