Князь Барбашев (СИ)

Ведь не только Симеон, а любой удельный князь в эти времена был крамольник уже по своему положению. Вокруг него придворной толпой плелись немалые интриги, особенно при том, что государь никак не мог порадовать подданных наследником. Оттого в Кремле от любого из братьев ежеминутно ожидали смуты. Более всего боялись их побега за границу, да хоть в ту же пока ещё православную Литву. Хотя эта опасность в былые времена и избавила деда нынешнего правителя от его злейших врагов (князей Можайского и Шемячича), только для Василия Ивановича это было неприемлемо: ведь бежавший мог спокойно преступить его запрет на женитьбу. А это уже создавало угрозу всему васильеву княжению, ведь если в браке у беглеца родиться сын, то тот тут же становился прямым конкурентом ему на московский великий стол. Пусть не сразу и, возможно, не сам, но через своих детей уж точно, да ещё как бы и не более удобным для тех же бояр, на которых ему придётся опираться, а значит, и зависеть от них. Проще говоря, могла возникнуть ситуация как в Смуту, только на сто лет раньше.

И пусть братья государя почитались слабыми настолько, что сам-же великий князь Василий назвал их "неспособные и своих уделов устроить, не то чтобы царством править", пусть они униженно просили о прощении через митрополита, монахов или московских бояр, пусть называли себя холопами великого князя, признавая его своим 'государем', пусть они знали, что за ослушание и за крамолу лишь по одному доносу, да даже только по подозрению, их ждет московская тюрьма, но они не перестали быть от того его наследниками. Оттого за ними пристально наблюдали в любое время дня и ночи. И такое событие, как приобретение кем-то вотчины в их владениях мимо этих глаз пройти просто не могло.

С другой стороны, мысль, родившаяся в дороге, стоила риска. Да, он с удовольствием нашёл бы другое местечко, но, увы, у него не было компьютера с координатами полезных месторождений, а то, что каким-то образом удержалось в голове, было пока недоступно. Но овчинка-то стоила выделки! Оттого по окончании приготовления струга к возможному бою, и испросил-таки он аудиенцию у калужского владетеля.

Разговор с удельным князем вышел не простым, но, после долгого хождения вокруг да около, с соблюдением всех вежеств, наконец, подошли и к сути вопроса, из-за которого всё и затевалось.

- Вотчину в моих владениях, - усмехнулся князь Семён и крепко о чём-то задумался, а Андрей затаил дыхание. - Увы, то не в моей ныне власти.

- Но ведь запрет государем только на верстание в службу положен? А распоряжаться своими землями, княже, ты и поныне волен. Стало быть, ничто не мешает тебе продать небольшую деревеньку с землёй. Тем более земли те худы да лесисты.

Во взгляде калужского владетеля вспыхнули озорные огоньки. Всё же не прав был Карамзин, подумалось Андрею, не легкомыслен брат государя, а авантюрен. Оттого и в Литву сбежать собирался, что адреналин в одном месте бурлил. Из таких вот хорошие конкистадоры получаются.

Князь Семён несколько долгих мгновений задумчиво помолчал, а потом утвердительно кивнув головой.

- То в моей воле, да только не по обычаям сие. Не продают вотчинные земли владетели, разве токмо монастырю какому за спасение души отписывают.

"Ага, ага, нужны они богу, ваши землицы, чтоб за них спасение давать, - хмыкнул Андрей, но вслух такого говорить, разумеется, не стал, не поймут местные юмора. - Да и не спасения ради, а денег для отписываете вы их. Так что всё у вас продаётся, весь вопрос только в цене и правильной мотивации".

Из книг по истории он помнил, что удельные братья великих князей, как ни старались, а постепенно беднели все более и более (одни ежегодные ордынские расходы отбирали почти сотню рублей из удельной казны), и постоянно нуждались в деньгах. Нуждались настолько, что занимали их у кого могли и сколько могли. Или, как всё ещё здравствующий Фёдор Волоцкий, просто отжимали у любого более-менее зажиточного хозяина под видом подарков, на которые сначала намекал тиун князя, а потом, если кто-то не "понимал", то ему "мягко" намекали палачи в волоцком остроге, куда "приглашали" беднягу от имени князя, не чинясь, дворянин он, купец или крестьянин. И всё равно умирали они в больших долгах, возлагая уплату их на своего брата - великого князя, которому отказывали свои выморочные уделы. Князь Семён, конечно, ещё в большие долги вряд ли залез, но общую тенденцию он знает не понаслышке и уж точно гораздо лучше историков будущего.

На то и решил давить Андрей, но, однако, они ещё с полчаса ходили вокруг да около, причем несколько раз их беседу прерывали появившиеся слуги, больше желающие услышать, о чем же говорят князья, чем желающие угодить своему господину. Надо сказать, что выбор места Андрею не сильно нравился именно из-за такого уединения, но не ему перечить хозяину. Наконец, калужец принял какое-то решение:

- И что, княжич, землицу уже присмотрел в моих-то владениях? А на что она тебе, худая-то?