Князь Барбашин (СИ)

Вот только молодой шляхтич Минковский думал по-другому. Столь неудачный вояж на границу, когда его повязали какие-то разбойники, сильно поубавил у него и без того не слишком высокое желание на военную карьеру. А потому, вернувшись в Вильно, он со всем присущим ему пылом принялся выискивать для себя давно вожделенное место, используя те немногие связи, что у него были, и в целом неплохо преуспел в этом начинании. Надо ещё сказать, что тот год выдался лично для него, несмотря на постыдный плен, всё же очень и очень прибыльным, хоть и грешно было так говорить про случившееся. Но его отец, переживший сильную встряску при известии о пленении сына, не дотянул и до Рождества, упокоившись в могильном склепе, успев, правда, отписать одну из своих деревень столь ненавистному для Яна бастарду. И не просто отписал, но и успел ввести того в наследование, словно чувствуя, что родной сын сводному брату, будь его воля, не даст ничего. Вот же голь перекатная, повезло, однако, щучёнышу! Одно радовало. Когда Ян понял, что родителя не переубедить, он хоть смог уговорить того, что отдать братцу надобно одну из его смоленских деревенек. Нечего бастарду в столице глаза мозолить, пусть сидит себе на восточной границе, там ему самое место. Ещё пара сёл, как и планировалось, отошли сестре в приданное. Но зато остальным имением новоявленный придворный мог теперь пользоваться в своё разуменье.

А новая служба требовала много денег. Двор, гостивший то в Вильно, то в Кракове, потихоньку набирался польских привычек. А польская столица ныне мало ценила домашнюю снедь да наливки, домотканое сукно да холст. Краков потреблял иноземные вина, заморские фрукты, индийские шелка и фландрские полотна, да приглашал из-за границы поваров, чтобы баловать себя изысканными блюдами. И на все это требовались деньги, деньги и деньги!

И хоть Литва ещё не достигла краковской пышности, но ведь не только наряды да приёмы, но и само исполнение государевых поручений порой требовали трат из своего же кошелька. Потому как за каждый злотый, выданный из казны, приходилось отчитываться. И не дай господь, потратишь сверх выданного – семь потов спустишь, пока докажешь, что так для дела было надо. А уж коли не докажешь, то и не получишь за потраченное никакой компенсации.

А лишних денег у него не было. Вспыхнувшая война с Москвой сразу отразилась на Минковичах, чьи основные имения лежали главным образом в Витебском воеводстве. А уж ныне, получается, и совсем о них забыть стоило, потому как мало уже кто верил, что земли те удастся отбить. Но был на небесах у Яна хранитель, был. А иначе как трактовать непонятно откуда взявшееся у молодого шляхтича желание перенести центр своих владений из восточной в западную часть страны. А там ещё деду его королём Казимиром в качестве вознаграждения за верную службу дадено было во временное владение (так называемую бенефицию) неплохой кусок земли. А дед – не отец, он в ту землю вцепился волком и испросил-таки уже у короля Александра право превратить её в наследственное владение с правом распоряжения. И теперь Ян мог чувствовать себя куда уверенней, чем иные его соседи, ставшие враз безземельными.

Правда теперь все его доходы приносило лишь одно это имение, хоть и немалое по шляхетским меркам, но вовсе не чета тому, чем владели паны аристократы. К тому же при отце было оно сильно запущенно, а вникать во все подробности Яну ну никак не хотелось. Вот ещё, ну не шляхетское это дело! Хотя и еврея-управляющего, по примеру друга, Минковский нанимать не стал. Его поверенным стал немец из Поморья, обещавший за пять лет удвоить доходы. И ведь справился, подлец!

Как оказалось, новое имение очень удачно расположилось аккурат между сплавных рек Немана и Нарева – притока Буга. И немец, не будь дурак, принялся строить порученное хозяйство как комплекс панских земельных угодий с хозяйственными и жилыми постройками, ремесленными мастерскими, садами, огородами, сенокосами и лесами, производство в которых специализировались преимущественно на производстве зерна, и было ориентировано на рынок. Так Ян, не приложив практически никаких усилий, оказался среди той части литовской шляхты, что вновь начала поднимать вопрос об устье Немана. Ведь с потерей двинского пути именно Неман мог стать той артерией, что свяжет княжество с миром. Сейчас, в преддверии войны с Орденом, голоса эти становились всё сильнее и сильнее. И Яну льстило, что его, как держателя довольно крупного имения, приглашали на свои съезды весьма влиятельные люди. От открывающихся перспектив у шляхтича поневоле начиналось головокружение.