Князь Диодор

— Разумеется, нет. Они были составлены очень грамотно, и подтверждались малой королевской печатью. Скажу больше, они были очень похожи на те расписки, которые король уже выдавал мне при похожих обстоятельствах. Только сумма на этот раз, как я говорил, была существенно больше. Но я и с этим справился, собрал требуемые деньги, и передал их… как ты уже знаешь, гвардейцам.

— Собирая деньги, ты не обращался к королю еще раз, например, за уточнением каких-нибудь особенностей договора?

— Нет, конечно, как я мог?.. К тому же, он просил меня держать это в тайне. Подробностей я не помню, все же много времени прошло… Но по просьбе графа Морштока я все очень отчетливо ему пересказал, когда мы встречались. Моршток все записал, принц, ты найдешь все детали в его записках. Кстати, они сохранились?

— Я посмотрю, — кивнул князь рассеянно, потому что думал в этот момент, что гораздо больше, чем эти детали, его интересует та версия, которую разрабатывал Моршток, и из-за расследования которой его убили. — Какие именно дела с королем ты уже имел в прошлом?

— Прежде у нас было три займа, он так же приходил ко мне, и так же договаривался… Вот только степень секретности, пожалуй, была менее строгой. И чуть по-другому были обставлены гарантии возврата средств.

— Куда пошли те деньги?

— Не уверен, что знаю все дворцовые расходы… Кажется, он оплачивал однажды королевскую гвардию, второй раз перевел крупную сумму своей конкубине графине Витенбор, а в третий заем торжественно наградил своих генералов, которые выиграли для него какую-то войну на восточных окраинах королевства.

— Значит, до этого случая король Фалемот считался честным заемщиком.

— И сейчас считается таковым, без сомнения.

— Каковы были суммы в прошлых его займах?

— Гораздо меньше, кажется, все три займа уложились в сумму в сто семьдесят тысяч.

— Месье Четомысл, подумай хорошенько, прежде чем ответить на мой следующий вопрос. Тебя не смутила сумма, которую он запросил последний раз?

— Смутила. Но я уже давно не опасаюсь оперировать большими суммами, это как бы входит в счет дара богатства, которым Господь наградил меня и мое семейство. Кроме того, как я говорил, он предложил очень хорошие условия. В частности, откуп на три или даже четыре южные провинции королевства.

Князь счел возможным не скрывать своего удивления.

— Откуп в Империи запрещен, он разоряет крестьян и прочих честных обывателей.

— Запрещен лишь в законах и документах Империи, которые мы, как королевство свободное и неделимое, можем толковать довольно широко… Хотя, если подумать, это не вполне откуп, а скорее, ограниченные условия пользования доходами этих провинций, что я лишь случайно назвал откупом.

Внезапно, батюшка странно дернул шеей, и князь Диодор его понял. Но к сожалению, это было не важно.

— На что король собирался, по его словам, истратить занятые у тебя деньги на этот раз?

— На обновление армии и флота, кажется, но не уверен. К тому же, это все равно бессмысленно, ведь денег, как нам известно, нет, они куда-то пропали. И королевская казна тоже пуста, — Четомысл запнулся, все же он высказался так, как ему бы не следовало.

— А раньше король говорил о желании неким образом укрепить свою армию и флот?

— Не знаю, я не член Государственного совета, — должно быть, из-за последней проговорки, Четомысл впервые с начала разговора показал, что начинает раздражаться. — Как у вас, имперцев, говорят — рожей не вышел. — Все же Четомысл попытался взять себя в руки. И потому снова улыбнулся. — Да и скучно это, наверное.

Не намного скучнее, чем просто богатеть везде, где только возможно, подумал князь Диодор, но вслух опять ничего не произнес. Кажется, он выяснил все, что хотел тут выяснить. Вот только этого было мало даже для первичных версий.

Когда они пошли обратной дорогой, батюшка Иона с малопонятным вздохом на рукве произнес чуть слышно:

— Без сомнения, он — это он, торгаш и богатей, каких поискать даже в этих зажиточных землях, князь. Никакой подмены на оборотня или на другую подходящую для этого фигуру, как ты полагал, тут нет.

— А я и не полагал, — признался князь. — Самой подходящей фигурой, как ты выразился, батюшка, пока является король, а вовсе не заимодавцы.

— И все же я не понимаю, — опять начал батюшка. — Такая одержимость деньгами и доходами, богатством и властью, какую оно приносит, если все же приносит, это же — баловство и необузданность… Я думал прежде, что это не только несчастные люди, но и неуверенные в себе изначально, нуждающиеся в подтверждении своей значимости и силы, а оказалось… Оказалось, — он чуть понурился, — что это не так, все сложнее. И даже лукавство, которое ему свойственно, не от слабости, как утверждают святоотеческие авторы, а просто — профессиональное, что ли…

— Да, — неожиданно согласился Дерпен, который долгонько помалкивал. — Слабым его не назовешь, даже я это заметил. Хотя и не говорю на феризе.

14