Князь Диодор

— А ведь и впрямь! — Густибус вдруг пришел в восторг, смешанный с удивлением, даже с каким-то ошеломлением. — Ведь это же было на поверхности… — Он повернулся к батюшке и Дерпену, словно бы именно он доказывал им что-то. — Ведь везде сказано, что драгоценные камни, а порой и золото с серебром оказывают на магические операции самое непосредственное воздействие… Они не поддаются магии или искривляют ее, делают иной, приближают ее к собственной, порой и непредсказуемой природной заданности драгоценных камней или украшений… Ай да князь!

— Теперь я не понимаю, — сдержанно, терпеливо, но все и с заметным недоумением сказал батюшка.

— Да ведь это же просто! Она не носила драгоценностей, потому что не смогла бы тогда по своей прихоти оказывать вот это психическое действие на тех, в ком нуждалась, кого запугивала, как заметил князь, возможно даже, не могла бы перетекать в те личины, в которые умела превращаться, как мы видели в Луре во время бала… Она боялась драгоценностей, потому что они не позволили бы ей быть тем, кем она в действительности была. Вот это да! И как же мы этого прежде-то не заметили.

— Пожалуй, — Дерпен повернулся к батюшке, — теперь я начинаю понимать.

— Да, — кивнул батюшка Иона.

Все умолкли. Молчание длилось и тянулось, даже Стырь вдруг уронил чеканный дорожный стаканчик из имущества князя Диодора, который прежде держал в руках, не упуская возможности выпить господского винца.

— Да, — сказал и он. И тут же добавил своим простуженным за последние дни голосом: — Но ведь это заметил только князюшка?

— Князь, — Густибус не мог отвести от князя Диодора глаз, — да ведь это… Это же целая диссертация, и с хорошим итогом по всему, что ты заметил в герцогине-оборотнице. Ведь ко всем тем трактатам, которые я читал и тебе пересказал, следует еще присовокупить это свойство психического оборотничества — они не терпят драгоценностей! Вот это да, — протянул он, никак не успокаиваясь.

— Оказывается, князь, ты не зря был командиром, — сказал Дерпен. — Ты сделал, получается, больше всех нас, как бы пред тем нас и не хвалил.

— А ты сомневался?.. — протянул Стырь, но тут же устыдился своей нескромности, и принялся подливать в стаканчик еще вина.

— Полагаю, князь, тебе следует быть довольным, — батюшка улыбнулся, — и собой, и тем, что так все обернулось.

А князь Диодор уже откинулся, оперся плечами о стенку дормеза, полагая как следует соснуть, даже свою шапку, уже не западную, а нормальную, руквацкую, в какой из Мирквы выезжал, натянул на глаза, по-солдатски.

— Я бы и был доволен, батюшка, — сонным голосом проговорил он, — если бы не думал о том, другом, кто за всем этим колдовством в Парсе стоял, по моему мнению… Был бы, — повторил он, — да вот незадача — это еще не конец нашей истории. Теперь бы мне снова с ним, этим неизвестным, с тенью этой окаянной как-либо столкнуться, чтобы добраться до него. — И он уже в который раз вздохнул. — Но это от нас не зависит, кажется. А жаль. — Он помолчал. — Не люблю незаконченного дела… Впрочем, еще посмотрим.

— Да, — улыбнулся батюшка Иона и прикрыл князя дорожным одеяльцем. — Поживем — увидим, как и что обернется.

— А диссертации, — Дерпен повернулся к Густибусу, — по всему, дописывать придется тебе, маг. Князю до них дела нет.

— И допишу, — запальчиво отозвался Густибус, — вот только чернильницу отогрею. И даже больше напишу, как у нас все там получилось — тоже напишу. И про тебя, Дерпен ог-Фасм, напишу, и про батюшку. — Он перевел взгляд на Стыря. — И даже про тебя, Стырь, упомяну.

— Только чтоб я в записях тех не слишком глупым вышел, — попросил Стырь. — И чтоб кони у нас на загляденье казались. И чтоб жизнь наша на Парсе предстала сознательной и высокой, как было на деле-то…

— Эх, — вздохнул Густибус, очинивая новое перо и взбалтываньем пробуя разморозить чернила для письма, — всего-то не опишешь, сдается… Но все же попробую. Только и вы мне помогайте.

— Бог в помощь, — кивнул ему батюшка.

— А мы, — Дерпен толкнул локтем в бок Стыря, — пойдем-ка, сменим наших возчиков и мальчишку этого, Крепа. Что-то медленно они тащатся, а домой попасть побыстрее хочется. Загостились мы на чужбинах-то.

И он ловко вышел на ходу из дормеза, чтобы криками остановить его и сменить тех, кто сидел до той поры на козлах. Стырь, не раздумывая, выскочил следом, лишь шубейку с шапкой натянул.

Сквозь тучи слабо проглядывало солнце, поднималась метелица, почти руквацкая, как дома, на Миркве бывает.