Князь грязи

В этот день Рыбка была в очень мрачном настроении, она почти не разговаривала со мной, а если и говорила что-то, то исключительно по делу где мне спать, где мне есть, куда справлять нужду. И я к ней не приставал с расспросами, научен уже был горьким опытом, что не стоит лезть к тому, кто не расположен на них отвечать. Бесполезно. Я только удивился, что мне - ладно ей, но мне! - предоставили отдельное помещение. Я, как выяснилось, должен был проживать в пещерке рядом с ее, в гордом одиночестве.

Рыбка только отмахнулась:

- Здесь хватает места, где жить можно. Полно пустых пещер и маленьких, и больших. Та, в которой мы, тоже большая была, ее перегородили на несколько. Я тебя потом познакомлю с соседями... если захочешь, - она махнула рукой вдоль стены, - Там почти все пещерки заняты.

Покидая меня, Рыбка предупредила, чтобы ни под каким видом я не ходил здесь в одиночестве, без нее.

- Тебя здесь никто не знает, - сказала она.

Она полагала, что я должен сознавать сам, что раз меня не знают, то будут относиться с подозрением и могут убить без лишних вопросов. Что ж, я это действительно осознавал. И даже понимал в какой-то мере. Здешним обитателям есть чего бояться. Всем. Даже этой девчонке, которой, как сказал Кривой, за какие-то грехи колония светит. За какие, интересно?.. Мне теперь тоже колония светит, а через полтора года - тюрьма. Мог бы я подумать, что дойду до этого? Честно говоря, нет. Думал, что все обойдется, что не стану я уголовником, как все наши - как большинство наших, Михалыч-то не уголовник - но вот, не обошлось... Этот старик в шляпе-пирожке, пытавшийся спасти нашу жертву и кинувшийся на Марика, который больше его в два раза, с газовым баллончиком... Эта красотка-повариха в белой шубке... Интересно, где она сейчас? Ведь жива еще. Ей рассказали, для чего ее похитили или держат в неведении?..

Я не хочу о ней думать! Ни о ней, ни о старике не хочу думать!.. Я лучше буду думать о Рыбке и об империи... нет, об империи я тоже не хочу думать, чтоб ей провалиться, этой империи в Ад, к Баал-Зеббулу, которого они все так любят!

Которого я люблю тоже... Любил. Я ненавижу его теперь, возненавидел, когда узнал, когда прикоснулся.

Я ненавижу Баал-Зеббула, ненавижу Кривого, ненавижу Великого Жреца, а больше всех их ненавижу себя. За то, что считал себя ловким, хитрым и бесстрашным, за то, что гордился своим умением жить так, как хочу. За то, что вышло все наоборот...

Но я выберусь, обязательно выберусь! Не может быть, чтобы всегда все было так же безнадежно плохо! Никто никогда не узнает, что я чувствую на самом деле, я сумею убедить кого угодно, и Кривого тоже, что я верный, преданный, и счастлив быть слугой Баал-Зеббула. Главное, чтобы мне стали доверять, а потом... потом обязательно появится шанс! Он просто не может не появиться... Михалыч сказал, что будет молиться за меня... Тому Богу, который на небе, а не под землей. Может быть, он послушает Михалыча? А может и нет... Я убийца.

Убийца! Какое дурацкое слово... Я не могу быть убийцей! Кто угодно, только не я!

Мне было плохо. Больше физически, чем морально, почему-то. Я лежал на своем матрасе, завернувшись в одеяло, и плакал в засаленную, провонявшую серным запахом, подушку. В первый и в последний раз в мой жизни. Я вспоминал слова Михалыча, я слышал злой - нет не злой, просто безысходно отчаянный его голос в своей голове: "Не наши?! Да речь идет о твоих родителях, о твоей сестренке! Ты и их готов в жертву принести?! Что с тобой?! Ты что, убийца?! Как Хряк?! Что значит "наши, не наши"?! Все мы люди одинаковые! Всех нас матери рожали!.. Глупый мальчишка!" Я ненавижу и Михалыча тоже за эти его слова! За то, что он оказался прав, за то, что он знал, что я глупый мальчишка, за то, что не видел он во мне ничего большего - НИКОГДА! За то, что я только сейчас все понял... а он понимал всегда.

У него были слезы в глазах, потому что он не мог - не знал как! объяснить мне, насколько глупо, ужасно глупо все то, что я делаю.

Потому что он знал - если я пойму это сразу, может быть, не будет для меня уже слишком поздно! Я не понял... и сейчас уже слишком поздно. Я, конечно, могу еще выбраться, я верю и надеюсь, что могу, но... все равно уже слишком поздно. Я стал убийцей.

Я никогда не забуду этого, но постараюсь себе простить. Просто не смогу жить, если не прощу сам себя. Я оправдаюсь в собственных глазах тем, что ничего не мог поделать, что никак не мог изменить то, что должно было произойти. Я себя прощу... я постараюсь себя простить, когда-нибудь потом, когда мне не придется уже думать только о том, как спастись. Ибо сейчас я должен думать только об этом и больше ни о чем!

Я себя прощу и никому не расскажу, что было в Битцевском парке в феврале 1996 года. Даже если спросят, даже если будут говорить - что простят!

Не было ничего! Просто я не верю, что простят. Может быть, поймут, может быть, пожалеют, но не простят! Поэтому не надо им знать. Незачем. Сделанного не воротишь все равно.