Князь Ядыгар

– Знатное зелье, – царь смачно приложился к небольшому кувшинчику, плотно укутанному тряпьем и шкурами. – Аж душу всю вынимает... Вот гляжу, я на тебя, княже, – Иван Васильевич прищурился так, словно пытался прицелиться в меня из какого–то оружия. – Какой-то ты неугомонный. Все вокруг тебя крутиться, шевелиться. Все какие-то замудренные вещицы делаешь. И сам ты суетный весь из себя. Нет в тебе боярской степенности. Вона, погляди, мои-то как важно шествуют. Как гусаки! Гузно оттопырят и идут.

«Порозовел. Сейчас тебя кофеинчик-то взбодрит. Правильно, не все меды пить, да вино глушить. С этой бормотухи только башка трещит. Хорошее же кофе сразу на ноги поставит».

Иван Васильевич снова потянулся за кувшином, из которого с видимым удовольствием тут же отхлебнул. Вчерашние гуляния видимо все еще давали о себе знать.

– Зело хорошее зелье. Прикажу кухаркам во дворце кажный божий день делать, – он распахнул ворот своей шубы и с чувством, глубоко и сладко вздохнул. – Может, княже, ты и правда, колдун и ворожить можешь, как молва о тебе идет… Мол утопленника к жизни вернул, а потом его приворожил. Теперь за тобой словно собачонка бегает. И османское зелье можешь варить так, что мертвого поднимет. И вон медика мово испужал какими-то злобными тварями. Словом-то каким-то чудным назвал, мыкрытобами. Тьфу, мерзкое какое слово!

Услышав это «мыкртытобы», я едва не переломился от хохота. Сдержаться удалось с огромным трудом, лишь с силой закрыв себе рот рукавицей. «Б…ь…, эта клистерная трубка царю нажаловался! Гоблин! Микробов испугался! А я тоже хорошо… Этому неучу еще что-то пытался рассказать. Мол, черт нерусский, руки чаще мой, особенно перед осмотром пациента. Инструменты свои кипяти или в крепко вине мой… А этому дурню все без толку! Все мне своим университетским диплом тычет. Мол доктор он! Ха-ха-ха! Микробов испугался! Ха-ха-ха-ха!».

– Вона дружка мой, Адашев тоже глаголит, что не след мне тебя приближать, продолжал царь. – Мол измену ты замышляешь, – признаться, спина у меня несмотря на мороз, мгновенно вспотела; думаю, многие, даже едва знакомые с российской историей, знают, чем заканчивало те, кого Иван Грозный подозревал в измене. – И хочешь моих верных слуг извести и самого меня в могилу свести... Ха, напужался, княже? Ты знай, княже, я за своим верным слугам последнюю рубаху не пожалею. Сниму и отдам. За измену же и предательство смертью лютую казнить буду..., – вот на такой ноте царь и откинулся на спинку возка.

Через некоторое время он потянулся до хруста в суставах и спине.

– Хорошо… Лепота, – кофе окончательно было допито, а кувшин, от избытка чувств, полетел куда–то в сторону. – Жить хорошо.

Царь блаженствовал. «Б...ь, хорошо ему! Сказал такое и нормально, а тут хоть штаны меняй! Да-а, нравы здесь простые... А Адашев, падла, похоже с Курбским что-то мутит. Я ведь последнее время их часто вместе вижу. И ведь подобралась парочка... Один лихой рубаха, простой как копейка, а второй головастый хитрован, который на три шага вперед видит. Подожди-ка! А ведь и правда хорошая парочка получается. Как я слышал и появились они у царя почти в одно и тоже время. Сейчас оба пользуются особым Ваниным расположением. Они явно не горят желанием пускать в свой курятник еще кого-то!».

Тем временем впереди показалась громадина Московского кремля, внушительный вид крепостных стен и башен которого мигом вышиб из моей головы все посторонние мысли.

– Чего же он такой громадный? У нас-то поменьше будет, – задирая голову, я с удивлением рассматривал рукотворные белые скалы. – И белый? Красный же уже должен быть?!

Я, конечно, не имел ученых степеней по истории, но уж по поводу цвета кремлевских стен-то всегда был уверен. Первый Кремль был белокаменным и строительство его начато было еще при Дмитрии Донском, а второй, сегодняшний, – красный! Здесь же своими собственными глазами видел белые стены и башни.

«Мрамор, что ли?». Как раз под одной из кремлевских башен мы сейчас и проезжали; огромное белое сооружение, нависавшее над нами тысячами своих тонн, внушало уважение и подавляло своей массивностью. «Подожди-ка». Я высунулся с возка и оказался едва ли не на вытянутой руки от стены. «Кирпич! Черт, он же покрашен чем-то. Известь, что-ли?».