Князь из будущего. Часть 2 (СИ)

Добрята повернул коня и поскакал к лагерю своего рода. Там его ждали люди, которые стали своими. Люди, которые не разделяли его душевных терзаний. Простые парни, презиравшие трусость, для которых мир делился на черное и белое. Они не ценили жизнь, ни свою, ни чужую. И если был выбор между позором и смертью, они всегда выбирали смерть. Там, у костра, где булькала в котле конина с разваренным зерном и зеленью, Добрята и сел, зажав в задумчивости чашу, заполненную ароматным бульоном. Он с аппетитом выпил пахучее варево, а потом сгрыз куски разваренного мяса, вытерев руки о шкуру коня. Ему было хорошо. Он не жалел тех людей, что убил сегодня. Он не жалел и тех, кто погиб сегодня в бою с ромеями. Он был жив, он был сыт, а сам хан Эрнак удостоил его своей похвалы. Положительно, этот день был хорош. И Добрята, подложив под голову седло, заснул сном праведника.

Глава 37

2 августа 626 года. Константинополь. Пятый день осады.

Золотые ворота открылись со скрипом, а из них вышла блестящая процессия. Это были послы Августа Константина III и патрикия Бона к аварскому кагану. Императорские чиновники, сопровождаемые безоружной стражей, пугливо поглядывали по сторонам, окруженные морем варваров. Уар, хуни, огуры, кутригуры, утургуры, оногуры, сагаруры, гепиды, войничи, смоляне, северы, хорваты, сербы, мораване, тимочане, берзиты, драговиты, дукляне… Десятки народов и племен пришли сюда, с жадностью поглядывая на неприступные стены города, за которыми горами лежало золото, шелка и специи.

Доместик Стефан тоже был в этой процессии, подозревая, что без квестора Косьмы, который глупейшим образом подставился, тут дело не обошлось. Ведь всегда была надежда, что каган вспылит и посадит-таки на кол пару-тройку человек из посольства. Просто для того, чтобы остальные были сговорчивее.

Процессия шла по вражескому лагерю, скрывая страх за маской высокомерия. Целых четыре патрикия были в этом посольстве и синкелл^[35] храма святой Софии Феодор. Огромный шатер кагана оказался в полумиле от стены, и был окружен частоколом и валами, которые копали пленные жители пригородов, смотревшие на делегацию с молящим видом. Их участь будет страшной, это знали все. Они пойдут впереди войска, заваливая крепостные рвы мешками с землей, или просто станут живым щитом перед словенской пехотой.

В шатер послы императора попали весьма нескоро. Каган, упивавшийся этим моментом, продержал разодетую в шелка константинопольскую знать на палящем солнце несколько часов, и только потом позволил войти. После знойной улицы, залитой слепящим светом, в шатре было довольно темно, и ромеи не сразу привыкли к сумраку, который едва разгоняли масляные лампы. Подняв глаза на одного из самых страшных людей в этой части света, Стефан вздрогнул. Острые, орехового цвета глаза немолодого уже воина смотрели на него с насмешкой и презрением. Точнее, испуганному Стефану только показалось, что вождь варваров смотрит на него. Тому не было дела до евнуха, стоявшего позади всех. Каган сидел на кресле, выложенном листами золота, и украшенном тончайшей чеканкой. Одежда из шелка ярчайших расцветок, драгоценные цепи и браслеты лишь подчеркивали его дикость. На фоне одетых роскошно, но со вкусом, ромеев, он выглядел нелепо и вульгарно. Эти мысли промелькнули на лицах послов, но тут же спрятались подальше, пока каган, который смотрел на них с понимающей усмешкой, не счел это оскорблением.

А вот люди, сидевшие по бокам от кагана, заставили ромеев сжать зубы от бессильной ненависти. Кто бы не узнал эти высокие шапки, сапоги с загнутыми носами и завитые бороды? Это были персы. Вперед вышел патрикий Георгий, назначенный старшим в этом посольстве.

— От имени божественных Августов Ираклия и Константина, приветствуем тебя, великий каган. Позволь спросить, почему ты нарушил мир, в крепости которого ты поклялся своими богами. Мир, за который тебе дали богатейшие дары.

— Дань! — хищно улыбнулся каган. — Вы платите мне дань, ромей. Не играй в слова и не пытайся придать себе важности. Твои императоры — всего лишь мои данники, точно такие же, как словене, которые сейчас копают рвы и строят осадные башни.

— Но мир был нарушен, — патрикий тактично обошел болезненный вопрос. — И нарушена дружба, в которой ты нам клялся.

— Дружат лишь равные, ромей, — усмехнулся каган. — Вы же не равны мне. Я могу позволить вам дышать, а могу передумать, когда мне это будет угодно. Не пытайся цветистыми словами исказить суть того, что происходит. Я уже здесь, и я возьму этот город.

— Город полон войск, — спокойно ответил посол. — Горожане тоже возьмутся за оружие. Тебе не взять Константинополь.

— Тогда почему ты здесь? — засмеялся каган. — Почему покорно стоишь у моего шатра и сносишь оскорбления от моих воинов?

— Господь милосерден и не хочет кровопролития, — ответил патрикий. — И потому мы здесь. Мы пришли говорить о мире.

— Говори, — милостиво разрешил каган.