Князь из десантуры

Но главное, что мучило – чувство вины перед побратимом-тамплиером и мальчишкой-библиотекарем. У бродников древний закон: «Сам погибай, а товарища выручай». Тут и не погиб, и не выручил…

Голова ополчения обиженно засопел:

– Сам-то, видать, сильно умелый. Рожа разбойничья. Гораздый с кистенем по оврагам купцов гонять да девок по сеновалам побеждать.

– Чево-о-о?!

Дмитрий пресёк споры жёстко:

– Оба языки прикусите, завтра вместе на смерть. Нет тут ни бродника, ни лапотника, ни сараша, но – русичи. А про башню не беспокойтесь. Помогут нам.

– Кто поможет-то? – недоверчиво спросил чернобородый, всё ещё обиженно сопя.

– Кто-кто. Зверь сказочный, Змей Горыныч, – усмехнулся Дмитрий.

* * *

В полночь Батмунха растолкал десятник, велел идти на северную стену. Место, конечно, спокойное: с той стороны сплошная топь, никто не подберётся. Да всё равно – служба.

Монгол захватил с собой шубу из овчины – ночи здесь холодные, а на северной стороне ещё и от болота промозглой сыростью тянет. Добрёл до земляного вала, на котором были набит частокол – заострённые брёвна в полтора человеческих роста. Вдоль него – дощатый помост, приподнятый над землёй на столбах, для обхода часовыми и для лучников, коли враг сунется.

Только не сунется никто. И эта земля покорилась Чингисхану.

Сколько народов уже легло под монгольскую власть, и не упомнишь: кидани и каракитаи, тайджиуты и кыпчаки, хорезмийцы и аланы… Теперь вот – русичи.

Батмунх семь лет в походе. Позади горы и пустыни, бесчисленные и безымянные реки. А глаза закроешь – вот она, зелёная долина Керулена, и белый верблюжонок с глазами восхитительной красоты берёт кусок сухой лепёшки с ладони. Губами мягкими, как мама.

Звёзды здесь другие. Мутные, безвидные. Небо – словно пыльная кошма. А над родной степью – синева, будто перевёрнутый гигантский котёл из безупречного сапфира.

И туман тут мерзкий, как прокисшее молоко. А в тумане тени движутся, прямо по трясине скользят, подобные духам непогребённых убийц.

Батмунх вздрогнул: сон ему не понравился. Спать караульному нельзя, за это – смерть, а тут ещё и видение страшное. Теней всё больше и больше становится, впереди – всадник на чёрном коне, сам Сульдэ, свирепый бог войны.

Батмунх широко раскрыл пальцами глаза – морок не исчез. Монгол испугался, выхватил нож. Чтобы наконец проснуться, резанул по запястью – и вскрикнул от боли.

Чужие воины приближались, уже были различимы короткие копья, обтянутые рыбьей кожей плетёные щиты, нагрудники из шишковатых спин осетров. И широкоплечий всадник в странной шапке с длинным назатыльником всё так же медленно ехал, а конь его шлёпал по трясине огромными круглыми копытами…

Батмунх закричал что было мочи:

– Караул! Русичи идут!

Перехватило дыхание: монгол с удивлением посмотрел на торчащую из груди тонкую стрелу. Попробовал выдернуть, но наконечник из рыбьей кости застрял крепко, а камышовое древко легко переломилось.

Странный всадник выкрикнул команду, и сараши перешли на бег, неуклюже шлёпая плетёнками по болотной воде.

* * *

Князю подвели солового жеребца. Не Кояш, конечно, но и так сойдёт. Для сверкающего плаща монах пожертвовал церковные ризы, на возражения строго ответил:

– То не грех. Дело наше – угодное Богу. Простит.

С северной стены Добриша донёсся вой: сараши пошли на приступ. Сейчас они несутся к крепостному валу с длинными лестницами, а всполошившиеся враги бегут отражать штурм.

Только не каждый добежит. По всему Добришу горожане, вооружённые чем попало, ловят в переулках монголов и предателей из дружины Святополка, наваливаются толпой, забивают дубинами и топорами. А из-за плетней в чужаков летят неумелые стрелы.

Ярилов подумал о броднике и не смог сдержать улыбки. Хорь, узнав, что ему быть воеводой сарашей, будто стал выше ростом. Распираемый гордостью, заявил, что обязательно должен подъехать к Добришу верхом, ибо не пристало полководцу телепать пешком, как последнему дружиннику. Возражения по поводу того, что конь в болоте непременно утонет, даже слушать не хотел. Хорошо, что сараши догадались привязать к ногам вороного мерина крышки от бочек. Терпеливое животное лишь глубоко вздохнуло, но издевательство выдержало.

Дмитрий тронул поводья и выехал из леса. До ворот было шагов двести, но князь специально не спешил, чтобы часовые успели рассмотреть золотого всадника. Шлем не надевал, и рыжие вихры пламенели, видные издалека.

Показалось, будто слышит, как скрипит тетива натягиваемых луков. Кожей почувствовал, как стрелки нащупывают мишень жадными клювами стрел.

Остановил скакуна, поднял ладонь. Сказал громко и отчётливо:

– Я – Солнечный Витязь, князь Добриша Димитрий! Покоритесь, откройте ворота, и останетесь живы!

* * *

Стрелок в надвратной башне охнул и опустил лук. Растерянно оглянулся на Азамата:

– Дарга, это и вправду тот самый Солнечный Багатур, который на Калке сразил тысячу лучших наших бойцов! Что нам делать?

Половец глядел на рыжего витязя и молчал.

– Дарга!

Азамат мотнул головой, прохрипел:

– Не стрелять!

Слетел по лестнице и побежал к конюшне.