Князь из десантуры

Девушка убежала, нежно звеня серебряными браслетами. Дмитрий посмотрел ей вслед. И вдруг осознал, что только что впервые убил человека. Но не испытал ни малейшего укола совести.

Видимо, окончательно врос в этот жестокий век.

* * *

Она была рядом – с самого младенчества. Она нежно звенела серебряными браслетами, заразительно смеялась и обжигала чёрным огнём глаз.

Детские игры, нечаянные прикосновения. Её запах, делавший ночи подростка мучительными. В снах она была не сестрой – а… Даже страшно сказать вслух, кем она виделась в горячих потных снах, приходя обнажённой и ложась рядом.

Тугорбек, конечно, давно решил её судьбу, предназначив в жёны кому-то из сильных этого мира – хану кыпчаков или князю русичей, без разницы. И никогда не возглавить Чатыйский курень – Тугорбек не раз, качая головой, говорил:

– Ты будто не нашей крови. Неловкий и стыдливый, незаметный и тихий. Как варёная рыба. А надо быть пардусом или хотя бы волком!

Наверное, давно пора было смириться с судьбой скромного приживалы при храбром беке. Но обида и зависть выели сердце, заставили мечтать о мести, о власти и славе.

И о ней. О том, как Юлдуз погасит огонь глаз, покорно опустится перед ним на колени. Чтобы снять сапоги с господина.

К тому, кто терпеливо ждёт, всегда придёт удача. Котян Сутоевич выслушал и поверил в донос о мечтах бека Чатыйского куреня стать ханом. И в подслушанный у кибитки рассказ найдёныша – русича о том, что он пришёл из чужих времён. Котян давал слово хана, что за исполненное поручение отдаст и Юлдуз, и место бека. Значит, всё сделано верно – ведь ханы никогда не лгут.

Значит, правильно он поступил, когда подсыпал переданное шаманом Сихером зелье в бурдюк с архи.

И своими руками разлил отраву в чаши всем багатурам. Теперь они уже не проснутся. Никогда.

И, значит, надо не сомневаться, а убрать последнее препятствие на пути, не доверяя важное дело разбойникам Плоскини и Калояна.

Самое главное он должен сделать сам. Тогда никто не станет вместо него беком Чатыйского куреня. И никто вместо него не ляжет рядом с Юлдуз на мокрую от любви кошму.

Решился. Достал нож и сделал шаг к беспомощно распростёртому у костра Тугорбеку.

* * *

Дмитрий с удивлением наклонился и разглядел в неверном свете костра бездвижно лежащего Азамата. Дыхание – еле слышное, на губах пузырится серая пена. Похлопал по щекам. Приподнял веки: мутные зрачки побратима блуждали, дёргались бессмысленно. Подошёл ко второму половцу, к третьему – та же картина. Некоторые уже и не дышали. Ярилов понял: отравили.

Присмотрелся: у костра кто-то возился над беком. Крикнул:

– Эй! Как там Тугорбек, жив?

Племянник бека обернулся, испуганно зыркнул из-под глубоко надвинутого малахая. В занесённой руке блеснул нож.

– Стой!

Дмитрий бежал, подняв над головой кылыч. И понимал, что – не успеет. Племянник ударил Тугорбека в шею, отскочил от брызнувшего кровяного фонтана. Крикнул:

– Не подходи! Тебя оставят в живых, так велел Котян. А остальные – обречены.

Ярилов остановился, бессильно опустил саблю. Спросил:

– Обречены на что?

– На смерть. Сейчас здесь будут воины Калояна и Плоскини. И всех…

Речь предателя прервал дротик, пробивший грудь. Хорь озабоченно сказал:

– Нет времени слушать шакалов, Ярило. Надо спасаться.

Запыхавшийся Анри опустил меч. Заметил:

– Хороший бросок, брат Хорь. Но не разумнее, прежде чем казнить, было бы допросить его?

– И так всё ясно, – бродник мрачно покачал головой, – этот змеёныш отравил бойцов, и скоро сюда заявятся разбойники, брать нас голыми руками.

Бесчувственного Азамата подняли на коня, привязали. Дмитрий подошёл к плачущей над телом Тугорбека Юлдуз. Тихо сказал:

– Бек умер. Нам пора.

Девушка поцеловала залитое кровью лицо. Подхватила отцовскую саблю, вскочила в седло. Ярилов похлопал Кояша по шее. Золотой жеребец испуганно всхрапнул: у его ног вонзилась в землю, задрожала оперением стрела. Загремели копыта, в сером предрассветье показались тёмные силуэты – к стоянке приближались отряды Калояна и Плоскини.

Дмитрий врезал каблуками берцев под бока и лёг на шею рванувшего галопом коня.

* * *

Нападавшие визжали, орали что-то бессмысленное, чтобы заглушить собственный страх. Влетели в лагерь, с огромным облегчением увидели – враги бездвижны. Спешились, рванулись добивать беспомощных, грабить – сдирать кольчуги, шарить по пазухам и кибиткам, ловить напуганных коней…

Сихер быстро осмотрел тела чатыйских бойцов – и не нашёл тех, ради кого они здесь. Толкнул Плоскиню, указал на пятерых всадников, вброд уходивших через речку Волчанку. Ватаман бросился расшвыривать пинками обезумевших от запаха лёгкой добычи разбойников, крича:

– На коней, сукины дети! Догнать беглецов, рыжего русича и девку! За живого Хоря – мошна серебра! А хабар от вас никуда не денется.

Рядом Калоян лупил половцев ножнами, не разбирая – где спина, где голова. Наконец, загнали свои ватаги в сёдла, отправили в погоню.

Плоскиня присел у костра, взял в руки персидский шлем с золотой насечкой. Довольно покрутил головой:

– Знатная вещь! Богатая.

Калоян подлетел, вцепился:

– Отдай! Это шлем куренного бека, мне принадлежит по праву.