Второй день пировали русские князья и их ближние в Киеве. Уже выпиты были озёра драгоценных греческих и фряжских вин; уже съедены полчища осетров, стада баранов, обглодан до костяка запеченный целиком бык; уже скоморохи и карлы падали с ног, устав развлекать гостей. Сморода, отвечавший за княжеское хозяйство (франки таких называют каштелянами), искренне страдал, глядя на разорение, но Мстислав Романович строго обрывал жалобы боярина:
– Ты, Иван, не о том думаешь. Погрязла Русь во внутренних раздорах, а сейчас Господь даёт нам повод всех объединить, собрать под стягами киевскими.
Сморода бурчал недовольно:
– Как же, соберёшь этих охальников. Галицкий опять молодёжь подзуживал – мол, нет кроме него на Руси князя, к брани способного, и без него не взять нам злых татаровей, хоть тресни.
Старый князь Киевский только зубами скрипел, молчал.
А к вечеру второго дня прибежал вестник. Сообщил:
– Посольство к тебе, великий князь. От монголов. На том берегу Днепра стоят, перевозу просят.
Пирующие аж протрезвели от нежданной новости.
Котян Сутоевич сжался, как от удара, умоляюще посмотрел на зятя – Галицкий лишь подмигнул весело: мол, не робей.
Мстислав Старый нахмурился, проговорил будто через силу:
– Зови.
Князья вывалили на крыльцо хмельной толпой. Те, кто помоложе, сверкали очами, хватались за рукояти мечей. Послы глядели храбро, не заискивая. Даров не привезли. Стояли пропылённые, грязные, воняющие конским потом, – но чувствовалась в них скрытая сила. Старший заговорил, хлопая по голенищу сапога рукоятью нагайки:
– С дороги не пригласишь отдохнуть, великий князь?
Мстислав Романович почувствовал, как пялятся на него десятки ожидающих глаз участников совета. Пробурчал:
– Потом отдыхать будете. Если с делом приехал, то говори, а нет – так и болтать не о чем. У нас вон пироги с вязигой стынут.
Русичи одобрительно захохотали, крутя довольно головами – вот обрезал так обрезал! Пироги с вязигой стынут, ха-ха-ха! Орёл он, наш Мстислав Романович!
Посол набычился, зло сузил и так неширокие глаза – только щёлочки остались.
– Послан я верными слугами Чингисхана, Субэдей-багатуром и Джэбэ-нойоном, чтобы сказать тебе, великий князь: зря вы слушаете кыпчаков. Они – конюхи наши и холопы, но бежали из хозяйской службы да ищут обманом помощи вашей. Бейте воров и берите их добро, а мы со своей стороны бить и учить их будем.
Котян заверещал:
– Врёт! Врёт он, шакал – и закатил глазки, пустил слюну, упал на руки своих нукеров.
Мстислав Удатный глянул на половецкого тестя. Не дожидаясь слова великого князя, закричал:
– Ах вы, собаки басурманские! Поучать нас вздумали? А вот меча моего отведай, расскажи ему, что мне делать!
Выхватил клинок, сделал шаг вперёд. Князья загалдели, хватаясь за оружие. Послы не шелохнулись, только главный сказал Мстиславу Киевскому:
– Я не слышал твоего ответа, великий князь. Вроде камыш приречный шумел или ворон каркал? В нашем войске принято молчать, когда старший говорит или думает, и слушают только его. Остальное – комариный писк.
Удатный даже захлебнулся от гнева, слова растерял.
Дмитрий Ярилов пробился сквозь толпу. Схватил за рукав великого князя, умоляя:
– Мстислав Романович, вели послов отпустить, нельзя их убивать. Страшная кара за это будет и тебе, и всей русской земле. Негоже доверившихся казнить, не по-христиански.
Говорил негромко, но оправившийся от притворного обморока Котян услышал и взвизгнул:
– А, толмач-то рыжий заодно с врагами! Сам колдун, и таких же защищает! Бейте татарских чародеев, пока своими волшбами нас всех не сгубили, в болотных лягух не обратили!
Удатный заорал и бросился на монгола, следом навалились молодые князья – лупили кулаками, сапогами, рубили мечами, превращая послов в жуткое кровавое месиво.