Князь Изгой

Покосившаяся клеть, метров, примерно, сто площадью стояла на самом краю, если от складов, минут пять быстрым шагом. Низкая массивная дверь, маленькие окошки, затянутые бычьим пузырём. Почерневшие, местами брёвна. И в то же время не скажу, что совсем помойка. Чистенько внутри, аккуратно. Потолок подпирали массивные, потемневшие от времени брёвна, огромные, сбитые из половинок стволов столы ещё пахли свежей сосной, пол из колотых четвертей, а главное запахи еды вкусные — мясо, рыба, блины. Рождественский пост закончился, хотя по моим наблюдениям, его тут мало кто соблюдал. Время языческой Руси уходит, а православной ещё не пришло. Слом эпох.

Выбрав свободный стол в углу, уселся на лавку, прежде сняв овчину, в корчме топили жарко, а народу словно сельдей бочке, но они отчего то кучковались на более низких и грязных столах. Или я чего-то не понимаю, или опять накосячил со статусом. Не успел толком всех рассмотреть, как подскочил кучерявый парнишка в засаленной рубахе.

— Здравы буде, товарищ.

Я даже закашлялся, но вовремя вспомнил, товарищами тут именуют всех купцов скопом, особо не разбираясь в их статусе.

— Есм уха стерляжья, утрешняя. Косулю вчера с Рыбищ свезли. Бобр варёный с горохом. Репа пареная с бела грибами. Окорок кабаний… печёный. Вино ромейское, сладкое аки мёд. Блинчики гречневые с рябиновой смоквой, — тараторил малец без устали.

— Вина не надобно, и бобра тоже, — перебили я его. — Тащи уху, ковригу и окорок с репой, да сбитень. Есмь сбитень то у вас?

— Как не быть! Рябиновый, брусничный, из княженики на меду.

— Во, давай из княженики.

Половинка резаны, кинутая пареньку, была мгновенно поймана и оперативно спрятана за щёку.

— Да пошевеливайся!

Малец кивнул и мушкой юркнул за перегородку, откуда шли вкусные запахи. В ожидании изучаю посетителей таверны. Бородатые деревенские мужики, зажиточные и не очень ремесленники, коих отличало наличие сапог, спесивые купцы в цветастых рубахах. В корчме представлены все городские слои, за исключением «местных» бомжей. Ловлю обрывки разговоров. Аки промокашка впитываю любую, даже бесполезную, информацию.

— Говорят весной жито вдвое в цене вырастет.

— Да ты что!

— На Москве реке то слыхал что творится.

— Что?

— Новую мытницу поставили.

— Не труси. Обход ведаю знатный по Яузе-реке.

— Бают под Лободином тати лютуют. Двух купцов с малыми детьми сгубили.

— Дык к мытарю надо идти.

— Хех. К какому мытарю. Дурень. Он сам то небось с тех татей и получает.

— Белёвские в Воргол пригнали битых воев князя…

— Тьфу ты, нечисть, — отозвались разом несколько селян.

Но один всё же спросил:

— Ты про кого, Архип?

— Про воеводу Воргольского, про кого же ещё.

Вот тут навострил уши, но продолжение интересного разговора не расслышал. Народу прибавилось, а на стол водрузили тарелку одуряюще пахнувшей ухи. Прозрачная как слеза с какими-то кореньями, да луком. М-м-м, пальчики оближешь!

Заморив червячка, взялся повторено изучать зал и наткнулся на злобного, я бы сказал, лютого мужика в дальнем от меня углу. Одет в лёгкую рогожу, и это зимой то! Штаны в заплатках, на ногах лапти-коренники, из которых пальцы торчат. Волос тёмно-русый, кудрявый. Жесткое волевое лицо, в ухе серьга. Через правую глазницу и щёку — глубокий порез. Типаж интересный, на роль разбойника с большой дороги такого бы без кастинга взяли, с руками оторвали.

Встретившись с хищным взглядом, все невольно отводили глаза. Все, кроме меня. Взором меня не проймешь. Сам в гляделки играть умею. Некогда крепкий, косая сажень в плечах, он исхудал до крайности и ковырял неаппетитное чёрное варево. Встречал уже такое. Березовая каша. Сушеная заболонь берёзы, примешанная с её серёжками. Дрянь совершенно несдобная. А передо мной репа, фаршированная грибами со сметаной, да окорок с нежной корочкой, сочащейся блестящим жиром, обсыпан травами да ягодами можжевельника, с брусничной подливой.

Цельный окорок-то! Всё одно ведь не съем. Ну кто знал-то, что у них богатырские порции подают. Да и без того неудобно, все же советский человек и русский.

— Ей, как там тебя? — подозвал я паренька.

— Малютой кличут.

— А скажи, Малюта, кто тама в дальнем углу аки сыч сидит? — кивнул головой на того, со шрамом.

— Не ведаю то. Бают из беглых. Вторую седмицу на торге ошивается. Он то нам то дров наколет, то воды принесёт. За то и кормим.

Щедро кормите, как посмотрю, от души, подумал, но вслух произнёс иное:

— Вот что, малец. Иди ка к тому беглому и обскажи, Прохор с погоста на Море приглашает его трапезничать, — парень уставился на меня словно на пришельца с другой планеты. — Пошто смотришь. Есм у меня резаны, — достал да позвенел мошной, для верности. — Да братину медовухи, стоялой на стол тащи.

Глава 10

— Звал, боярин?

— Не боярин я. Гость из погоста на море, Прохором кличут, — ответил подошедшему здоровяку.

— Не слыхивал про такой, — босяк жадно поглядывал на исходящий жиром окорок.