Князь Холод

Я выхватил на ходу шпагу. Десять шагов вверх, двадцать, тридцать, сорок. Меня начали обгонять солдаты с ружьями наперевес. Вокруг свистят пули, но не так часто, как хотелось бы врагу – кремниевые ружья-фузеи быстрее двух-трех раз за минуту не перезарядишь. Пятьдесят шагов. Наконец передо мной возникает тычущий в мою сторону штыком улориец. Отвожу сильной частью клинка ствол ружья вправо и тут же взмахом шпаги перечеркиваю противника слева направо по диагонали. В следующего противника стреляю из пистолета в упор. В третьего летит уже разряженный пистолет, а следом его настигает мой клинок.

– Здесь князь! Брать живым! – неожиданно раздается громкий возглас. Улорийский язык весьма схож с таридийским, поэтому смысл команды был ясен без всяких переводчиков.

Вот это поворот! Неужто я стал так знаменит, что вражеские солдаты знают меня в лицо? Да еще настолько, что узнают ночью, в горячке боя? Ладно бы прозвучало мое воинское звание, это еще можно было бы понять по мундиру, но князь! У меня что, на лбу написано? Ох, неладно здесь что-то, ох, неладно! Выходит, что улорийцы знали, кто командует корпусом, и ждали именно меня!

Интересное кино, но разбираться некогда. Нужно во что бы то ни стало сбросить противника с этого холма, построиться в каре и уносить отсюда ноги!

После неожиданного объявления вокруг моей скромной персоны стало очень тесно и неуютно. Некоторое время мне пришлось весьма энергично отмахиваться шпагой и увертываться от желающих сбить вожделенную добычу наземь или ухватить за какую-нибудь часть тела. К счастью, длилось это недолго. Наши тоже поднажали, в результате чего на несколько мгновений я вообще оказался в самом эпицентре колоссальной свалки. Вокруг меня исступленно колотили друг друга прикладами и остервенело кололи штыками солдаты враждующих армий. Молча валились наземь убитые, стонали и молили о помощи раненые, грозно кричали стремящиеся устрашить неприятеля или подбодрить товарищей увлеченные яростью сражения бойцы.

Но пик этого противостояния быстро миновал – дало о себе знать наше преимущество в численности. Мы сбросили улорийцев с правого холма и на некоторое время стали недосягаемы как для вражеской конницы, так и для второго отряда пехоты, располагающегося на соседнем холме – от их пуль мы укрылись на противоположном склоне, а покинуть свою позицию они не могли из страха попасть под копыта своих же всадников.

Впрочем, кирасиры долго себя ждать не заставили. Едва мы успели построиться в каре, поместив в середину построения раненых, как улорийская тяжелая кавалерия, пройдя по дефиле и, к своему великому сожалению, не найдя там противника, вынырнула нам навстречу.

Но то ли фортуна в эту ночь была на нашей стороне, то ли с дисциплиной и выучкой у противника оказалось вовсе не так хорошо, как трубилось на каждом углу, – в общем, голова слегка потерявшей строй кавалерийской колонны вырулила из-за оконечности укрывшего нас холма слишком близко к передним рядам нашей успевшей построиться пехоты. Офицеры не растерялись, и дружный ружейный залп в одночасье вывел из строя три-четыре десятка кавалеристов. Кирасиры отпрянули назад, позволяя пехотному каре двинуться в нужном направлении, попутно пленив раненых улорийцев.

Радоваться было рано, да никто и не собирался. Кирасир против нас оказалось никак не менее полка, и, оправившись от первого неудачного столкновения и восстановив строй, они принялись методично расшатывать каре, атакуя то с фронта, то с фланга, то одновременно с нескольких сторон. Каждая атака начиналась со стрельбы из седла, после чего кавалеристы пытались воспользоваться заминкой при заполнении места павших пехотинцев и ворваться внутрь построения. Но наши младшие командиры присутствия духа не теряли, а солдаты были хорошо обучены и понимали, чем обернется развал каре, поэтому все перестроения выполнялись четко и предпринимаемые улорийцами усилия раз за разом оканчивались ничем. Более того, от ответного ружейного огня кавалерия несла урон, превышающий потери нашей пехоты.

Отчаявшись вскрыть ощетинившееся штыками каре, группа всадников не пожалела своих четвероногих питомцев, заставив их на полном скаку прыгать прямиком на смертоносную сталь. Лошади при этом погибали сразу, а лихих наездников спустя несколько мгновений обозленные гибелью товарищей пехотинцы превращали в подобие подушечек для иголок – выжить с таким количеством колотых ран было просто нереально. Хорошо, что подобные случаи не были массовыми: лошадь – существо умное, и заставить ее вот так бросаться грудью на штыки совсем непросто. Да и кирасиры в большинстве своем относились к своим скакунам бережно, понимая, насколько часто их жизни зависят от надежных четвероногих друзей.

Так что, помучившись с нами часа три, улорийская кавалерия убралась восвояси, оставив в степи не менее двух сотен своих товарищей. Наше счастье, что у улорийцев не оказалось артиллерии. Их счастье, что артиллерии не было у нас.