Князь Кий: Основатель Киева

Несомненно, на его решение повлияли и чары опытной соблазнительницы Опии, и выпитое вино. Но не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что с ранней юности Кий был избалован вниманием девушек, не считал зазорным часто менять их Так он поступил и в этот раз — с Тамирой, как и прежде не очень-то задумываясь.

В гостиной его ждала Опия. На её немой вопрос ответил:

   — Я отправляюсь с тобой в Константинополь.

Она повисла у него на шее.

Скоро пришёл корабль из Константинополя за зерном. Опия стала собирать вещи в дорогу, со слeгами отправляла их на корабль. Кий подолгу гулял по городу, полюбил стоять у моря и смотреть в морскую даль, словно стараясь угадать, что ждёт его в недалёком будущем.

Наконец утром она сказала ему:

   — Сегодня ночью корабль отплывает. Я сейчас поеду на пристань и договорюсь с капитаном на счёт нашей каюты. Мне хотелось бы получить лучшую, на верхней палубе. Но на неё претендует аристократ из Ольвии. Придётся с ним побороться, я имею в виду деньгами. Я уже распорядилась, вечером за тобой подъедет повозка и отвезёт на пристань. Никуда не отлучайся, ночью поплывём.

Она чмокнула его в щёку и легко вскочила в повозку. Отъезжая, помахала ручкой, ободряюще улыбнулась.

День он провёл, шатаясь из комнаты в комнату, бродил по саду. Сердце сладко и приятно ныло, как обычно перед большим изменением в жизни и неизведанным будущим.

Вечером вышел на крыльцо, присел в ожидании повозки. Её не было.

Спросил стоявшего у входа слугу:

   — Во сколько для меня подъедет повозка?

   — Не знаю, господин, — ответил слуга.

Время шло, повозки не было.

   — Сходи на конюшню, господин, — посоветовал слуга. — Может, там что-то случилось.

Нетерпение подстегнуло Кия, и он поспешил на конюшню. Старый конник Иданфир встретил его приветливо. Но на вопрос о повозке ответил, что впервые о ней слышит. Холод охватил грудь Кия, ноги стали ватными.

   — Я возьму скакуна, — сказал он Иданфиру.

Тот кивнул головой:

   — Пожалуйста, господин.

Поскакал во весь мах. И вот он на берегу моря. Отсюда видна вся гавань. Корабля не было. Не веря своим глазам, он вновь и вновь осматривал морскую гладь вплоть до горизонта, но его нигде не было. Ещё не веря в свершившееся («Может, отплыл в соседний город и скоро вернётся?»), Кий помчался к начальнику пристани. Тот сидел в своём кабинете и на нетерпеливый вопрос Кия ответил:

   — Корабль в Константинополь отплыл ровно в полдень.

   — Как в полдень, когда он должен отплыть сегодня ночью?

   — Нет, два дня назад капитан принял решение отплыть именно сегодня в полдень. Никаких изменений в его отход не вносилось.

Кий потемнел лицом. Начальник пристани сочувственно спросил:

   — Что-то серьёзное?

Ничего не ответив, Кий выскочил из кабинета и помчался к дому Опии. Бросив поводья слуге, вбежал в спальню и кинулся в кровать. Всё кончено. Опия его обманула. Рухнули все его мечты. Рухнуло всё, что он создавал за последнее время. Рухнула жизнь.

Им овладела такая неимоверная тяжесть, что он тотчас уснул тяжёлым мучительным сном. Проснулся рано утром, с восходом солнца. Теперь он знал; что делать. Он должен идти на Русь. Другой дороги у него не было. Они были отрезаны — Опией и им самим.

Денег ему Опия не оставила. Надо было рассчитывать только на свои силы. Он взял мешок, сложил в него пару буханок хлеба, сыр, сушёное мясо, солёное сало, привесил к поясу баклажку с водой, вышел из дома и, ни разу не оглянувшись, пошёл по дороге, которая вела на север, в Русь, на родину.

Он шёл, стараясь ни о чём не думать и быстрой ходьбой заглушить душевную боль и внутренние дерзания. В голове было пусто, на душе муторно. Почему его оставила Опия, он не знал и не хотел знать. Да и откуда была ведома ему жизнь византийских аристократов, в среде которых воспитывалась Опия, где было в порядке вещей жить одним днём, ловить момент, в полной мере наслаждаться им, а потом хоть трава не расти... И Опия поиграла с ним в кошки-мышки, бросила его и больше никогда о нём не вспомнит, а если вспомнит, то как о своей маленькой интрижке с бывшим рабом-русом...

Кий шёл на север. Если случалось, что дорожка или тропинка в степи неожиданно разъединялась, он выбирал ту, которая вела на полночь.

На третий день пути к вечеру на юге начали сгущаться лиловые тучи. Стало душно, трудно было дышать. Тучи надвигались. Быстро темнело. Установилась зловещая предгрозовая тишина, даже птицы смолкли. Воздух был до предела наэлектризован, и казалось, молнии переполосуют всё пространство вокруг, а от ударов грома вздыбится земля. Вот уже глухой и мощный рокот предостерегающе прошёлся где-то недалеко. Кию стало жутко одному на пустынной равнине. Он внутренне сжался, ожидая чего-то страшного, необычного.

И вдруг им овладело странное состояние невесомости, он перестал чувствовать ноги, ему казалось, что он воспарил над землёй, что он не идёт, а плывёт над тропинкой, от этого было и страшно, и сладостно. «Наверно, от долгой дороги и сильной усталости», — успел подумать он, как внезапно в этой напряжённой тишине рядом, над ухом раздался голос Тамиры, удивительно ясный и чистый:

   — Кий, твоя родина — моя родина.