Князь Курбский

– Помилуй, владыко, ты ставил государя на царство и браком его сочетал, а поп Сильвестр насылал повеления, и боярам, и воеводам делал что хотел!

– Господь послал его,  – сказал Макарий.

– Господь и оборонил от него,  – молвил Левкий…  – А то он и Адашевы, сговорясь, отвращали государя от врачей телесных и врачества душевного; отговаривали не ездить на богомолье в отдаленные обители…

– На всяком месте слышит Господь Его призывающих,  – сказал Макарий.

– Милует Бог, и государь увидел волков в одежде овчей…

– Но обличится и тот, кто в одежде ангельского чина сеятель клеветы на пагубу добрых,  – сказал Курбский.

– Князь Андрей Михайлович, не моя вина, что государь пожаловал простоту мою и со мною, смиренным, беседует. Гордым Бог противится, смиренным дает благодать.

– Смирение в личине,  – сказал митрополит,  – благодать не в чертогах, где ты остришь меч казни.

– Не моя вина, владыко. Меч суда Божия на главу грешников. Завтра казнят чародейку Марию с ее окаянным племенем.

– И не прилипнет язык твой! – воскликнул Курбский.

– Князь,  – сказал Левкий,  – разве неизвестно тебе, что в палатах царицы…

– Знаю,  – перебил его Курбский,  – что Даниил Адашев присылал к Марии травы, привозимые в Ливонию из-за моря; знаю, что Туров ими пользовался, но не знаю, кто первый осмелился назвать целебное зловредным и клеветать на добродетель.

– Клеветать? – повторил Левкий.  – Но царский врач объявил, что в зелье том зловредная сила, а Даниил…

– Левкий! – сказал митрополит.  – Вчера кровь невинного обагрила землю; не здесь место оскорблять память доблестного вождя. Оставь у меня свиток, в котором начертана последняя воля невинно погибшего, и не смущай моего спокойствия.

– Прости, владыко, я поусердствовал для святой обители. Не взыщи на моем скудоумии.  – Сказав это, Левкий сделал три поклона перед образами, поклонился в пояс Макарию и вышел.

Митрополит и Курбский молча проводили взглядами Левкия. Старец, не вставая со скамьи и качая седовласою головою, устремил глаза в землю, в глубокой думе. Курбский внимательно посмотрел на митрополита и, схватив руку Макария, готовый упасть к ногам его, воскликнул:

– Спаси, спаси невинных! Во имя Божие заступись за них, добрый пастырь! Да не порадуются клеветники на пагубу всех, любивших Адашева!

– Успокойся, князь! – сказал митрополит.  – Господь, наказуя бедствиями, не оставит людей своих.

– Да поможет он тебе умилостивить Иоанна! Чуждая буря возмутила душу его.

– Так,  – сказал Макарий,  – в юности он дал обет властвовать, как Всевышний указал избранным помазанникам, и много лет властвовал правдою, когда Сильвестр и Адашев, как правосудие и добродетель, предстояли пред ним.

– И мы чтили его как отца! – добавил Курбский.  – Тысячу раз готовы были жертвовать жизнью за правдивого государя!..

– Его воля над нами, но горе отлучающим сердце царя от народа, угасающим светильник любви и милосердия. Решаюсь, князь, хотя и отвергаются просьбы мои, еще раз предстать к государю и молвить о невинных. Может постичь и меня участь Сильвестрова, Левкий посмеется над старцем…

– Служитель Бога правды, дерзай на правду пред царем земным! – сказал Курбский, целуя руку митрополита.

Глава III. Клеветник и заступники

В обширной палате, устланной богатыми персидскими коврами, золотая лампада с жемчужными поднизями ярко горела перед образом Нерукотворного Спаса. Перед иконою на ковре стоял Иоанн и молился. Возле него на парчовой подушке лежал рукописный Псалтырь, облеченный малиновым бархатом, но царь читал псалмы, почти не заглядывая в священную книгу. Прочитав несколько кафизм, он начал вечерние молитвы… В это время дверь тихо отворилась и кто-то сказал со вздохом: «Отврати лице твое от грех моих»,  – и поклонился.

Это был Левкий, пришедший, по обыкновению, беседовать с государем. Иоанн взглянул на своего любимца и продолжал молиться вслух; Левкий же хотя и не осмеливался повторять за царем, но тем не менее слышны были его усердные земные поклоны.

Иоанн встал и, милостиво подавая руку Левкию, сказал:

– Вижу я, что бы богомолец.

– Как не умилиться, государь, видя твое благочестие; милует и хранит тебя Бог, мне ли не молиться, когда великий царь смиряет себя пред Господом!

– По грехам и молитва должна возрастать,  – сказал Иоанн.

– Великий государь, и святые не без грехов. Апостол сказал о себе: «Аз плотен есмь, продан под грех», а мы не святые, не апостолы, в жизни всему время, да и чем грешен ты, государь, разве своим милосердием?

– Злоумышленники подвигли меня на гнев, дерзновенные хотели властвовать мною, но терпению есть предел.

– Так, государь, в Писании же сказано: «Всякая душа владыкам да повинуется, противящиеся власти – Божию повелению противятся».

– Я строг и гневлив,  – сказал Иоанн,  – но всегда ли жить мне младенцем по наказу Сильвестрову и терпеть моих зложелателей?