Князь механический

– Да все та же! Его Сергей с Маниковским себе в друзья заполучили, чтобы он государя наущал, будто бы вся Россия его ненавидит и одна надежда – на цеппелины. А если не будет цеппелинов – тут и конец его царству. И расчет у него такой же, что Дума закон провалит, а он потом пойдет к государю докладывать: все изменники в сговоре. А еще вернее – не государю, а государыне.

– Так а разве, – подал идею Комиссаров, – тут есть противоречие? Конечно, все это – дело рук Сергея. Он и против запрета на продажу механизмов, и против открытия лиц. Ведь у механических людей лица ничего не выражают – их всегда узнать можно.

Рачковский не успел ничего ответить: в дверь позвонили. Питириму – не столько из конспиративных, сколько из издевательских соображений велели звонить десять раз коротко и потом три длинно, но он, конечно, забыл. Рачковский кивнул, и Комиссаров пошел открывать. Он зашел в кухню, через стену которой была просверлена дырка на лестницу, спрятанная с наружной стороны между вентилями на газовых трубах, и убедился, что перед дверью действительно стоит Питирим.

Митрополит, хотя и приехал на автомобиле, зачем-то оделся рабочим и в своем наряде смотрелся чрезвычайно комично. Жидкая бороденка на бледном лице с гладкой кожей и совсем не мужицкими, какими-то девичьими глазами нелепо сочетались с заношенным пиджаком и начищенными до блеска огромными сапогами, в которые он, верно, напихал газет, чтобы не сваливались. Но хуже всего были нежные руки, которые не мог позволить себе иметь даже управляющий заводом.

– Входите, владыко, – гостеприимно вышел навстречу митрополиту Рачковский, – не волнуйтесь, мы здесь одни.

Питирим боязливо огляделся по сторонам и протопал сапогами, которые, похоже, действительно сваливались с ног, в гостиную. Там он направился прямиком к плюшевому креслу с вытертыми подлокотниками и опустил в него свое тело, как будто устал. Рачковский и Комиссаров встали напротив него.

Питирим не скрывал ничего и рассказал все, что видел в лаборатории А-237. Он бы и умолчал о чем-нибудь, да не знал, что из рассказанного им особенно важно и может быть потом сообщено дополнительно, по отдельному тарифу.

– Все это мы, ваше высокопреосвященство, хотя и не в таких подробностях, но примерно знаем, – сказал Комиссаров, когда митрополит закончил, – и, более того, это не те сведения, которых мы от вас ждали.

Питирим понял, что его обманули. Он сжал свои сухонькие ладошки в кулачки внутри длинных рукавов – так, чтобы никто не видел.

– Нам известно, что эти механические люди управляют цеппелинами, – вступил в разговор Рачковский, – нам хотелось бы знать, как они это делают, от кого и по каким каналам получают приказы. Но даже это не так важно. Важнее – доказательства существования того, что вы видели. Вот ваши письма германцам, которые вы передавали через шведского посла.

Рачковский положил на стол тонкую пачку пожелтевших листков – Питирим косо взглянул на нее: это была примерно треть тех писем, которые, по его представлению, были вытащены агентами военной контрразведки из багажа убитого ими на Финляндском вокзале шведского посланника и потом выменяны охранкой.

– Садитесь за этот стол и пишите показания на имя начальника департамента полиции. Я, митрополит Петроградский и Ладожский Питирим, в миру Окнов Павел… как вас по батюшке?.. сообщаю, что такого-то числа января месяца сего года в сопровождении таких-то лиц был на острове Новая Голландия и видел там то-то и то-то. Напишете все, как вы нам рассказывали, – получите свои письма.

– Исключено, – тихо, но твердо ответил Питирим.

Рачковский не сомневался, что он откажется. Сергей и Маниковский были слишком важными друзьями для митрополита, чтобы тот мог предавать их публично.

– Тогда я предлагаю вам выбор, – сказал начальник охранного отделения, – вы добываете нам неопровержимые доказательства того, что творится в подземельях Новой Голландии, мы возвращаем ваши письма и никогда не вспоминаем, откуда у нас эти доказательства.

Питирим высвободил руку из рукава и попытался нащупать четки на другой руке, которые перебирал в минуты волнений. Но четок не было, да и саму руку найти было непросто. Он погладил бороду. Почему эти люди – толстые полицейские с кровавыми руками и напыщенные, родовитые военные, никогда не ходившие под пулями, считают себя вправе унижать его, немолодого человека в духовном сане, только потому, что он волей судьбы оказался от них зависимым?

– Я поищу вам доказательства, – выдохнул он и попытался подняться. Без посоха это было нелегко, и Рачковский великодушно протянул руку. Питирим вцепился в нее и встал.

– Бог сурово наказывает тех, кто не исполняет свои обещания, – сказал он, исподлобья глядя на Рачковского.

– Еще сильнее Бог наказывает тех, кто во время войны сотрудничает с врагами своей родины, – равнодушно ответил Рачковский, – и, мне кажется, я именно сейчас вижу это наказание.

Митрополит ничего не ответил и вышел.