Князь механический

Князь, конечно, знал о полковнике Зубатове. О нем знала вся Россия. Сам из революционеров, пошедший на службу в охранку, он был создателем полицейского социализма: рабочих обществ, члены которых отказывались от политической борьбы взамен экономических требований. На деньги Министерства внутренних дел они открывали клубы, чайные, библиотеки, создавали кассы взаимопомощи и вступали в переговоры с управляющими заводов об облегчении условий труда и повышении зарплаты. Из «зубатовцев» был и священник петербургской пересыльной тюрьмы Георгий Гапон, руководитель «Общества русских фабрично-заводских рабочих», члены которого вышли на улицы 9 января.

– А как в полицию попал?

Цеппелин скользнул по ним из облаков лучом прожектора.

– А, ну был у нас парнишка один – Гришка, он брошюрки разные приносил – про то, чтоб восьмичасовой рабочий день сделать, чтобы страховые кассы, пенсион. Про забастовки. Я читал, конечно, так, от скуки. Потому что вранье это все. А как-то раз шел домой пьяным да с городовым поспорил. Ну он меня в участок, а там брошюрки эти нашли. Все, говорят, каторга тебе будет. Потом отвели меня к жандармскому офицеру. Он вежливый такой, на «вы». Что же это, говорит, бунт хотите устроить? На царя пойти? А я говорю: нет, ваше высокородие, не хочу. Он удивился так: ну раз не хочешь, тогда говори – кто книжки тебе дал.

– И ты сказал?

– А почему б не сказать? Ведь книжки-то эти – их разве для нашего счастья пишут? Вот что такое, скажи, восьмичасовой рабочий день? Зачем? Только два дополнительных часа в кабаке просидеть да вина больше выпить – вот что это такое. Или пенсион – дальше кабака его все равно не унесешь. Как думаешь, кто такие книжки пишет? Я вот думаю – сами кабатчики и пишут.

Ударник посмотрел на князя. Тот пожал плечами.

– Только была одна книжка среди них всех, которая мне нравилась. Там про новую жизнь писали. Не про то, чтобы пенсион или медицинское обслуживание, а про другое. Как на заводе работа закончилась – все строятся и в клуб идут, образованность свою повышать. Там ученый перед ними выступает, о строении мира рассказывает. Сегодня – в клуб, а завтра – в футбол играть, или на танцы, или на аэроплане кататься. И никаких кабаков. И живут все вместе, в одной комнате много народа, и чтобы без занавесок, чтоб каждый друг друга видел. Потому что, если занавеска – всякий о своем будет думать, и общей жизни не получится. А тут главное – чтобы общая жизнь была, понимаешь? Коммуной это называется. Иначе – у каждого свое горе и кабак. И для этого же бабы у всех общие и дети тоже. Чтоб печалей не было. Чтоб не думал никто – вот, у меня плохая баба, а у соседа – хорошая. И я вот жандарму этому так все и рассказал.

– А он что?

– А он слушал примерно как ты, потом говорит: я вас к начальнику моему отведу. А начальник у него – Зубатов. Вот привели меня к Зубатову. Невысокий такой, с усами – на мастера из цеха похож, только что с галстуком. Четыре телефона на столе стояли. И говорит он: я сам раньше тоже социалистом был, но потом понял – нет никакого противоречия между государем и рабочими, его анархисты специально выдумывают, чтобы вашими руками царя свергнуть. Я отвечаю: нет мне никакого дела ни до анархистов, ни до царя – я новую жизнь хочу построить. И рассказываю, что в книжке этой прочитал. Он внимательно слушал, кивал даже, потом сказал: тут или ты хочешь весь этот новый мир завтра же построить, тогда надо на царя идти, все государство переворачивать. Это, говорит, кровь на десятки лет. А я предлагаю вот с чего начать: отбери сам рабочих, которые захотят в твоем мире жить, а я помогу его устроить. Как бы опыт такой поставим. И если опыт твой и вправду таким хорошим будет, все остальные так же, как ваше общество, жить захотят. Тогда я царю доклад напишу, что рабочие хотят от пьянства отойти и духовной жизнью жить, а надо для этого то-то и то-то. И пример, говорит, ваш приведу.

– И что же – нашел ты себе единомышленников?

Семен поморщился.

– Ну нашел, да. Казарму нам отдельную дали и клуб, куда после работы ходить. Но все рабочие с женами, и каждый – за своей занавеской. Я их уговаривал, ругаться начал, они ни в какую. Нельзя, говорят, без занавесок с женами, не по-христиански это.

– Так ведь по-твоему выходит, что с женами вообще нельзя? – перебил князь.

– Ну да, нельзя, – согласился ударник, – я как раз и подумал, что в женах – вся беда. Ну, думаю, эти – материал конченый, надо других набирать, холостые чтоб. А тут как раз 9 января.

– Ты ходил?