Князь механический

По дороге Олега Константиновича догнал митрополит Питирим. Он всегда старался двигаться чинно и в соответствии со своим высоким саном, но, если было нужно – ходил торопливой семенящей и очень смешной походкой человека, который куда-то спешит, но не умеет быстро ходить.

Вот и теперь он, не надеясь догнать князя, окликнул его и, когда тот остановился, приблизился уже своим спокойным митрополичьим шагом. В руках Питирим держал длинный, в полтора аршина, и тонкий футляр.

– Вам его величество послали со словами признательности и благодарности, – сказал митрополит, протягивая футляр.

Олег Константинович недоуменно взял подарок и открыл футляр. Внутри на красной бархатной подкладке лежала трость с серебряным набалдашником в виде извивающейся кобры.

– Государь велел поднести это мне? – еще больше удивился князь. – А почему же он сам не подарил?

– Ах, вы же знаете государя, – всплеснул тонкими ладошками митрополит, – вероятно, он был так взволнован вашим разговором, что запамятовал. А может быть, смутился – он ведь столь чувствителен.

– Что ж, – довольно небрежно сказал князь Олег, до некоторой степени задетый такой формой поднесения подарка, – передайте государю мою признательность.

– Всенепременно, – сказал митрополит, благословляя князя.

Олегу Константиновичу не очень хотелось ждать остальных чиновников, чтобы ехать с ними обратно в Петроград царским поездом. Он предпочел бы прогуляться до Царскосельского вокзала и вернуться в город на обычном, а сразу с перрона идти к Наде. Но, вспомнив предостережение Бурцева, решил не рисковать и, вздохнув, велел шоферу ехать к царскому павильону, где уже сидел, изучая бумаги, министр внутренних дел Щегловитов. К Наде он пойдет вечером 9 января, когда все закончится.

После Олега Константиновича в царский павильон один за другим стали входить отчитавшиеся перед государем министры – вероятно, разговор с князем так взволновал Николая, что все последующие доклады он постарался кончить как можно скорее. Министры, не решившие насущных вопросов, были явно недовольны и косо посматривали на князя, подозревая в нем причину своих неприятностей.

Павильон, который правильнее было бы назвать вокзалом, был построен в псевдорусском стиле[44], вошедшем в моду при дворе во времена празднования 300-летия дома Романовых. Внутри – там, где в обычном вокзале стояли бы скамейки зала ожидания, – были расставлены мягкие кресла, уютно горел газовый камин, а механическая балерина, пока хватало завода пружины, танцевала на каминной полке замысловатые па. Ее главная прелесть была в том, что в прыжках она отрывалась от подставки, в которой был механизм, – это, как предполагал князь, происходило за счет системы магнитов. Официант из буфета разносил напитки, и князь попросил себе глинтвейна. К глинтвейну в холодную погоду пристрастились все, воевавшие в Германскую войну, и по нему всегда можно было безошибочно отличить офицера-фронтовика. На улице, под снегом и ветром, совершенно ненужные, мерзли у дверей в карауле солдаты Собственного ЕИВ железнодорожного полка, сжимая в околевших, хоть и одетых в варежки, руках винтовки Федорова.

Последним в павильоне появился министр двора барон Фредерикс – он буквально вбежал и, отряхнув от снега свои пышные, топорщащиеся в разные стороны усы, устремился прямо к князю Олегу. Опустившись в соседнее с ним кресло, Фредерикс заказал себе кофе, хотя было уже около одиннадцати.

– Ах, позвольте, Олег Константинович, это вам государь изволил пожаловать? – сказал барон, глядя на футляр.

– Да, извольте, – не понимая ажиотажа вокруг трости, сказал князь, протягивая барону футляр.

Тот взял трость в руки, принялся ее расхваливать, восторгаясь изяществом линий изогнувшейся кобры и тем, как удобно трость лежит в руке. Он даже решил опробовать ее и, зачем-то отставив трость на шаг в сторону, оперся на нее, навалившись всем своим весом. Трость, конечно же, треснула, и Фредерикс чудом не упал сам.

– Вот, извольте, сломал, – забормотал он, выхватывая из рук опешившего князя футляр, – простите, Олег Константинович, простите великодушно! Сам сломал, сам починю, ей-богу! Ах ты, грех-то какой! Царский подарок испортил, криворукий. Завтра же, завтра же, Олег Константинович, пришлю вам в исправленном виде!

С этими словами барон, накинув шубу, выскочил из вокзала, провожаемый недоуменными взглядами не только самого князя, но и всех присутствовавших министров.

Доехав до дворца, он тут же доложился обо всем Питириму, который засеменил в кабинет к Николаю.

– Все исполнено, ваше величество, – сказал митрополит, – барон трость забрал.

– Хорошо, – сказал Николай, сам удивляясь тому переходящему в ненависть раздражению, которое было в его голосе, – но если вы, владыко, и впредь будете позволять себе такие вещи без моего приказу…

– Так ведь был приказ, – развел руками митрополит.

– Был. А теперь нет! – отрезал государь.

– Конечно, ваше величество, конечно. Виноват и вины своей с себя не снимаю, – забормотал, пятясь к выходу, Питирим.

XXX

* * *