Князь мертвецов

— Вы совершенно уверены, Ждан Геннадьевич? — счастливо улыбаясь — обошлось, опять обошлась! — спросил Митя.

— И этого тоже! — взревел полицмейстер. — И обыскать! Перевернуть весь дом!

Сопротивляться Митя не стал. Только когда городовой, корча виноватые рожи и поддерживая его под руку, как тяжелораненного, помог подняться с пола, Митя тихо прошептал поравнявшемуся с ним Тодорову:

— Надеюсь, ваша матушка журнал «Народной воли» на ночь не читает.

Глава 22. Еврейский допрос

— А все же… куда книжки-то подевались? — азартно прошептали у Мити над ухом.

Митя нехотя обернулся на так и оставшегося безымянным конопатого гимназиста. Глаза у того горели, веснушки аж светились в полумраке камеры.

Аккуратно выставленной ладонью Митя заставил его отодвинуться:

— Вероятно, туда же, куда и ваш здравый смысл, сударь. — холодно сказал он и… рявкнул. — Не было отродясь!

— Ну что вы… — обиженно проворчал конопатый. — Тут же никого чужих, только наши…

Митя обвел страдальческим взглядом камеру в участке, где сейчас сидели все — и гимназисты, и Тодоров, и парочка поднадзорных. Барышень заперли отдельно — Митя искренне надеялся, что в одном из кабинетов, не вовсе же полицмейстер разум утратил. Еще брата и сестру Гиршей сразу же увели.

— Во-первых, убедительно прошу меня к вашим «нашим» не причислять. Вроде бы я не давал никаких оснований. А во-вторых… — он выразительно кивнул на груду лохмотьев у двери камеры. Только если присмотреться внимательно, можно было понять, что это привалился к стене человек.

— Так он же спит! — вскинулся конопатый.

— Естественно, спит. Если бы не спал и явственно подслушивал, может, даже вы не стали бы болтать глупости. — меланхолично заметил Митя.

— То есть, он специально тут? Чтоб нас подслушивать? — конопатый выразительно сжал кулаки.

— Сядь. — буркнул ему Петр и поглядел на Митю иронически. — Надо же, разбираетесь! Жаль только, так сказать, с другой стороны решетки.

— Мне — нисколько не жаль. — отрезал Митя.

— Не ссорьтесь. Сейчас-то мы все по одну сторону решетки. — тихонько попросил гимназист.

Адолго ли? — скривился Петр.

Вдалеке увесисто хлопнула дверь, послышались голоса — рокочущие мужские, надрывные, почти плачущие женские…

— Родители. — тоскливо сказал конопатый и переглянулся с приятелем Васечкой.

— Дети. — усмехнулся Иван. — Как есть дети — боятся, что папенька с маменькой заругают.

— Это самое «детство» не мешает вам втягивать их в ваши дела. — процедил Митя.

— Не наши. Общие. — очень серьезно сказал Иван, а Петр, наоборот, ухмыльнулся. — Кто ж если не мы — «племя младое, незнакомое»? Не питерское старичье, те отечество только до края довести могут!

Раздался звук шагов, к дверям общей камеры торопливой почтительной побежкой примчался давешний городовой. Дверь распахнулась…

— Хорошо провел вечер?

— Познавательно. — ответил Митя, направляясь к выходу.

— Потерпите, юноши, скоро вас заберут родители. — выпуская Митю из камеры, кивнул отец гимназистам.

— А нас? — нахально поинтересовался Петр. Под ледяным отцовским взглядом невольно отшатнулся… и тут же качнулся обратно, явно злясь на себя за испуг.

— Для вас нынешним разом тоже все обойдется лучше, чем могло. Вы нашли удачное прикрытие. — холодно бросил отец.

— Это… Это не они! — Тодоров вскочил. — Это я пригласил Дмитрия, нам было интересно… познакомиться.

— Рад, что сын нашел себе приятелей. — все также холодно бросил отец и дверь камеры с лязгом захлопнулась у него за спиной.

В тусклом коридоре участка обнаружился нервно теребящий перчатки ротмистр Богинский. Жандарм открыл было рот — поздороваться хотел, или еще что… но натолкнулся на безучастный отцовский взгляд и сомкнул губы со звуком отчетливого хлопка.

В молчании они зашагали по коридору — отец впереди, ротмистр с Митей следом. Оправдываться Митя не собирался. Он не знал, что на вечеринке будет эта парочка неблагонадежных — Иван и Петр, не знал, что полицмейстер вломится с обыском, не знал… Отец мог бы его оправдания и принять, а вот общество… Светское общество — не полиция и не закон, оно не знает жалости и не прощает ошибок, наивности и непредусмотрительности. Для него «не знал» — не оправдание. Единственная причина, по которой можно попасть в тюремную камеру без ущерба для репутации — дуэль. А в Митиной нынешней ситуации были лишь стрельба и угроза жизни. А вот дуэли… дуэли не было, а значит и оправдываться — бессмысленно. Завтра о нем будет судачить весь город.

Они поднялись по лестнице, и отец распахнул дверь, не затрудняя себя стуком.

— А откажетесь — в тюрьму ваши пащенки пойдут, оба! На каторгу! — донесся ор полицмейстера, и женский плачущий голос выдохнул:

— Брат! Умоляю, они же дети!

— И к чему это вас Ждан Геннадьевич так убедительно склоняет, господин… Шнеерсон? Шмуэль Бенционович, верно? Это ведь вы во время набега виталийцев големов к пристани направили? — отец вопросительно поглядел на довольно молодого, и даже щеголеватого раввина, сидящего напротив полицмейстера на рассохшемся казенном стуле.