Князь мертвецов

— Азохн вэй, такой большой начальник помнит бедного каббалиста с чугунки! Я был уверен, что как надобность закончится, ваше высокоблагородие не то что Шнеерсона, но даже «йосек» моих глиняных в лицо узнавать перестанет. — каббалист поднялся навстречу. — Вот, явился по просьбе сестрицы старшей, поскольку имею такое себе счастье быть дядей этих двух юных оболтусов. — он кивнул на приткнувшихся на лавке Захара и Сару Гирш. По обеим сторонам от них, то ли стражей, то ли наоборот, охраной, сидели мужчина и женщина. Были они оба немолоды и довольно бедно одеты. По тому, как гимназист Гирш мрачно не поднимал глаз на мужчину, Митя предположил, что это и есть тот самый отец-сапожник. На всякий случай покосился на обувь и разочарованно хмыкнул — надежда найти в кабинете полицмейстера еще одного маэстро, вроде Йоэля, только по сапожному делу, рассыпалась прахом. Обувь на всех членах семейства была грубовата.

Тем временем полицмейстер тоже соизволил подняться — неторопливо и вальяжно, явно не торопясь приветствовать начальство:

— А у вас, я гляжу, Аркадий Валерьянович, и знакомства весьма либеральные… — он насмешливо покосился на каббалиста. — И сынок в нигилисты подался… Сочувствую, весьма… Чтоб у главного полицейского губернии… — этот титул полицмейстер не произнес, а скорее прошипел, казалось, слова жгли ему гортань. — …сын с неблагонадежными вязался! Тайные сходки, нелегальная литература… — полицмейстер с торжеством показал на сваленную у него на столе гору нелегальщины, раза в два больше, чем настоящая стопочка брошюр из квартиры Тодорова.

Митя захлебнулся бешенством. Ах ты ж хитрый мерзавец…

Не дрогнув ни единым мускулом, отец поднял тонкую книжечку сверху стопки:

— Надо же… «Значение политических убийств»? — он бросил на Митю холодный, нечитаемый взгляд.

— Это не наше! Нам всё подкинули! — пронзительно завопил Захар. — Вы подле…

Хлопком широкой ладони Гирш-старший запечатал ему рот.

Женщина на скамейке обхватила Сару за плечи и заплакала — по смуглому лицу покатились слезы.

Отец глянул на форзац, и также невозмутимо закончил:

— Из хранилища в нашем Департаменте.

Широкая издевательская улыбка будто прилипла к лицу полицмейстера.

— Я их все велел переписать и пометить, Ждан Геннадьевич. Видите, вот тут… — отец провел пальцем по чернильной отметке на форзаце.

— З… зачем? — рот у полицмейстера нелепо приоткрылся.

— На случай если их потребуется кому-нибудь подкинуть, конечно же. — улыбка отца больше походила на оскал. — Только кто вам сказал, что вы можете это делать по собственной инициативе и для своих личных надобностей? — он одарил внимательным взглядом приободрившегося каббалиста.

Взгляд полицмейстера заметался: на отца, на Митю, на каббалиста… Напоследок он глянул на Богинского и наконец проблеял:

— З… захват подпольного кружка — это не личная надобность, а дело государственное!

— Но вы не захватили подпольный кружок. — с деланным сочувствием вздохнул отец. — Вы вломились в законопослушный дом на обыкновенное чаепитие. Напугали мадам Тодорову и барышень. Отправили в тюрьму детей уважаемых родителей. Господин Шабельский уже извещен и скоро будет здесь, равно как и отцы гимназистов. А теперь еще и занялись вымогательством. Что от вас требовали? — отец резко повернулся к каббалисту.

У того дрогнули губы, потом он криво усмехнулся и безнадежно усталым голосом ответил:

— Ровным счетом ничего.

Пару мгновений отец пристально глядел на него:

— Что ж… как угодно… глядите, чтоб потом не стало хуже.

— Я, конечно, извиняюсь, но только наше еврейское счастье такое, что хуже будет по-любому: не так, так эдак, не нам, так кому еще… — совсем по-стариковски вздохнул тот и поднялся. — Так что, ежели наши бунтовщики и заговорщики теперь обратно дети уважаемых родителей, может, мы таки пойдем?

— Идите, если угодно. — покивал отец.

— Благодарствуйте. — его круглая шляпа качнулась в поклоне, и семейство Гиршей, неразборчиво бормоча благодарности, кинулось к выходу. Сам каббалист направился следом вальяжной походкой альвийского денди на променаде. Остановился возле Мити и близоруко сощурил темные, как вишни, глаза.

— Сердечно рад вашей дружбе с нашим Захарией, юноша. С вами куда как способней его выпутывать выходит. И дешевле. — коротко поклонился и вышел вон.

— Вы что, их вот так и отпустите? — взвился полицмейстер.

Отец улыбнулся — холодно и зло:

— Так я и вас, Ждан Геннадьевич, не задерживаю.

— В каком… смысле?

— Ни в каком — ни в личном, ни в служебном. Я отрешаю вас от должности.

Глава 23. Разжалованный полицмейстер

— Вы… — полицмейстер потянул слишком тугой воротничок. — Не имеете права!

— Право… — перебирая брошюры на столе, протянул отец. — Вам ли говорить о праве… — полицмейстер продолжал стоять, и отец просто аккуратно выдернул у него из-за спины стул и уселся сам.

Полицмейстер побагровел — теперь он оказался зажат между собственным столом, стеной с портретом государя и сидящим отцом. Как загнанная в угол крыса.