— Шо сказал, нелюдь ушастая? — звучно хлопая рукоятью нагайки в ладонь, хорунжий подался в седле, громадиной нависая над кажущимся сейчас особенно хрупким Йоэлем. — Давай, кажи еще, дай мне повод язык-то твой поганый жидовский укоротить, — он хлестнул нагайкой воздух. Тяжелый гибкий хвост ее туго свистнул у самого лица Йоэля. Хлопнуло, будто выстрелило. На лице Йоэля не дрогнул и мускул. Он снова улыбнулся:
— Как угодно господину хорунжему. Вам по закону дозволено нас, погань жидовскую, хоть бить, хоть языки укорачивать. Абы только не любить — вот любовь ваша, это уж беда, так беда!
«А вот если бы тебе язык укоротили чуть раньше — это было бы не только законное, но и благое деяние», — безнадежно подумал Митя.
Хорунжий побелел, будто в лицо ему швырнули горсть муки! На бледном лице ярко сверкали налитые кровью глаза, и выделялись лезущие из-под верхней губы клыки.
— Ах ты тварррь! — нагайка взлетела, готовая обрушиться Йоэлю на голову…
— Хорунжий! — Митин крик хлестнул громче, чем плеть.
Младший Потапенко замер с занесенной над головой нагайкой. Медленно оглянулся. Его налитые кровью глаза нашли Митю, из груди вырвался клокочущий рев.
Митя глянул исподлобья, позволяя тому, что все больше заполняло его душу и становилось его сутью, выглянуть из глаз.
Потапенко замер. Вахмистр Вовчанский коснулся плеча своего хорунжего:
— Оставь, а? Хватит, твое благородие, поехали… — опасливо покосился на Митю и тут же торопливо отвел взгляд.
Потапенко шумно выдохнул и опустил руку.
— Не лезли бы вы не в свое дело, Митя. Добром прошу! — он ударил массивного коня пятками, и погнал его прямиком на испуганно сгрудившихся людей. — Рррразойсь! Ррразойдись по-хорошему, пока всех не заарестовали!
Люди брызнули в разные стороны, разбегаясь из-под копыт прущего на них тяжеловоза.
— Вы бы тоже шли домой, паныч Дмитрий. Ей-Богу, целее будете! — задержался возле Мити Вовчанский, и поскакал следом за своим командиром.
Обдавая ветром, пахнущим конским потом, звериной шерстью и яростью, казачий отряд проскакал сквозь толпу.
— Мне теперь ждать ангела смерти, а, ребе Гирш? — провожая их недобрым взглядом, процедил Йоэль и направился к Мите навстречу. Вспыхнувшее над крышами солнце высветило его прямой, тонкий силуэт и заиграло на серебристых волосах.
— А шо то до Йоськи за поц пришел? — пронзительно-громким голосом безнадежно глухого человека поинтересовался седобородый.
— Тот самый полицай зунеле, что нашего ребе Шнеерсона отправил на цугундер! — буркнул ему в ответ старший Альшванг.
— Шо? — переспросил седобородый.
— Самоглавного полицмейстера нашего сынок, дай Бог им обоим здоровьечка! — проорал портной.
— Ну вот я же вам говорил! Тут уже полицейские — а вы: баррикады, баррикады! — аж взвился седобородый.
Угол рта у Йоэля дернулся, и он на миг мученически прикрыл глаза. Митя поглядел на него с превосходством — хорош альв до чрезвычайности, и даже с манерами, но нет, не светский человек, лица держать не умеет.
— Вы еще громче говорите, ребе Соломон, а то вас в полицейском участке плохо слышно, — через плечо бросил Йоэль, и повернулся к Мите. — Если вы пришли насчет сюртуков, господин Меркулов-младший, — очень сухо, очень холодно сказал Йоэль, — то вынужден вас разочаровать: нынче мне не до шитья.
— А когда будет? — спросил Митя, глядя на Йоэля таким же ледяным взглядом.
— Ничего не могу достоверно обещать.
— Собираетесь нарушить свои обязательства? — еще высокомерней поинтересовался Митя.
— А смерть, она, знаете ли, освобождает от всех и всячески обязательств. Вам ли не знать! — зло усмехнулся Йоэль.
Митя ответил ему такой же усмешкой, чуть подался вперед и прошептал, почти на ухо:
— Не от всех. И уж точно не со мной!
«Вот подыму тебя, ушастый. и будешь мне сюртуки дошивать, пока не разложишься!» Правда шедевра портновского искусства тогда не получить — поднятые способны лишь на примитивные работы, и уж вовсе не способны творить. А потому Митя очень постарался умерить злость, хотя она все же прорывалась в голосе. — Позвольте узнать, что за разговоры о смерти? Что у вас тут за паническое сборище? — тихо и быстро спросил он.
— А господин Кровный Мораныч не соизволил задуматься, к чему приведут ваши ночные подвиги? Поймали злоумышленников и счастливы? — также тихо прошипел в ответ Йоэль.
— Ни к чему особенному не приведут! — рявкнул Митя — если, конечно, можно рявкать вполголоса. Ему вовсе не хотелось. чтоб все слышали, как он тут делится сведениями из кабинета губернатора. Но чего не сделаешь, чтоб сохранить добрые отношения со своим портным. — Посидеть вашему каббалисту, да и инженеру тоже, придется, но быстрого военного суда не будет. А будет тщательное расследование, которое проведет мой отец, а уж он-то понимает, что полицмейстер…
— Их не повесят? — едва шевеля губами, спросил Йоэль. и его и без того бледное лицо вдруг начало стремительно сереть.
— Да нет же! — радостно заверил его Митя. — Мы с отцом постарались!