Князь мертвецов 2

— Мальчик мой! — укоризненно перебила она. — Я все же Темная Дама, даже если мое воплощение не слишком красиво и не наделено великой Силой. Я бы заполучила любого, кто мне подошел, но твой отец… Подходил идеально! Трезвомыслящий циничный карьерист, в душе одержимый неистовой жаждой справедливости. Я посчитала, что немного справедливости — это именно то, чего мне не хватает, — она прищурилась, разглядывая картинку за стеклом.

Погромщик был неподвижен, альв шевельнулся, пытаясь подняться на четвереньки.

— Но знаешь, — на ее бледном, с мелкими острыми чертами лице вдруг мелькнул слабый румянец. — Я получила даже больше, чем желала. Шесть лет с твоим отцом были… удивительны. — и неуверенно добавила. — Я даже, наверное, была… счастлива? Точно не знаю, у меня не слишком большой опыт в счастье. Но в прошлом своем браке я ничего такого не чувствовала… — она совсем сбилась и замолчала.

Митя широко распахнутыми тазами глядел на смущенную Смерть! На свою… маму?

В самом деле, по-настоящему, от начала и до конца — маму? Это всегда была она? Шелест шелков, тонкая прохладная рука, сжимающая его детские пальцы на прогулке в Александровском саду, сказки, которые она рассказывала…

Он вдруг истошно закричал, сжимая виски руками. В голове словно бомба взорвалась, возвращая утопающую в сумраке спальню, где темная тень сидит у его изголовья, и звучит над головой загадочный холодный голос:

— Две ночи ночевал Иван-царевич с Марьей Моревной, прекрасной королевной, в ее белом шатре на ратном поле. И родились у них сыновья! Два, два сына, не один, как в сказках рассказывают, не три, два! Близнецы. Священная пара, похожие, как две капли воды. Кощ. И Крук. Они были смелыми, мои мальчики. Настоящими воинами… тогда все были воинами. Всегда вместе. Вместе первый раз упокоили, вместе в первый раз убили. А вот умереть… Они тоже долго уходили от смерти. Совсем как ты… Смеялись даже: «Матушка подождет». А я… я что ж… Я ждала. А потом их просто задавили числом.

«Как сейчас. Как меня.» — подумал Митя.

Поднявшегося на колени альва ударили обломком доски. Его швырнуло вперед, будто им играли в лапту. Альв рухнул на булыжники двора, и тут же по нему перекатился клубок из сцепившихся тел.

— Кощ всегда считал, что он старший, потому что родился первым. А старший должен заботиться о младшем. И когда Крук упал, Кощ накрыл его собой, руки-ноги растопырил, спину выгнул. Копье пробило ему спину, но не дотянулось до брата. На Крука хлынула Кощева кровь, а потом и сам он рухнул брату на грудь и тогда…

Крук содрогнулся всем телом, и вздохнул. Встал и открыл глаза, — монотонным голосом повторил Митя, не отрывая глаз от ползущего пo булыжникам альва. Тот еще цеплялся ногтями, подтягивая непослушное тело, и слепо запрокидывал будто красным платком накрытое лицо.

— Ты просил эту сказку раз за разом, — блекло улыбнулась она. — Всегда так радовался, когда Крук вставал…

— А я спрашивал, что сталось с Кощем? — все тем же монотонным голосом спросил Митя. Она не ответила, да он на самом деле и не ждал ответа. Теперь он помнил, что не спрашивал никогда. Ему, маленькому, для счастливого конца хватало пробуждения Крука. — Кощ — это ведь Кощей? Бессмертный лич?

Альв полз, ладонями и локтями подтаскивая за собой непослушное тело…

— А Крук — мой смертный сын, Истинный князь, предок и родоначальник всех Моранычей. — кивнула она. — Он прожил долгую жизнь, очищая мир от нежити. Прежде, чем вернулся туда, откуда его выдернул брат. Ко мне. Кощ… Он спас брату жизнь. — Митя вдруг увидел, как в уголках ее глаз блеснули слезы! Смерть плакала! — А вот ему помочь уже никто не смог, — прошептала Морана и ладонями обняла Митино лицо. Наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Я… Я вспомнил! — выдохнул он. — В детстве ты… ты меня никогда не целовала!

— Потому что поцелованный Смертью — это вовсе не метафора, — грустно улыбнулась она.

Боль в висках отпускала, сменяясь ощущением онемения и накатывающего равнодушия. Наверное, ему следовало… как это называется? Переживать? Волноваться? Бояться? Но он вдруг перестал понимать, что означают все эти чувства. Его заполняло спокойное, холодное уютное безразличие.

— Станешь ты живым или не-мертвым сыном Мораны, — зашелестел у виска ее ледяной шепот, — зависит от того, будет ли кому тебе помочь. И сумеют ли они, — она заставила его повернуть голову, почти вжимая лицом в стекло.