Князь мира

Был ей, безногой, Мишутка вроде забавы, однажды только в каком-то дому, когда Фиена заспалась и из рук обронила Мишутку, его положили на одну постельку с больными, думали как-нибудь спихнуть липучую хворь на чужого младенца, а поутру поглядели: Мишутка как ни в чем, даже не плачет, знай жуприт соску, а рядом покойник!

- Ишь ты, живущей какой зародился! Непременно она у него в середке сидит! Других донжит, а его бережет!

Фиена, когда продрала глаза, - в слезы, зачем сироту обижают? Завыла, собрала все село и обстыдила, то ли стыд тогда взял, то ли хворь к этому времени стихла, а грех как-то минул…

*****

И не заметил никто за хлопотами да за заботой, как Мишутка подрос.

Смышленый вышел и догадистый, с малых лет рассмотрел, должно быть, свой сиротский шесток и потому всегда держался в сторонке, чтобы поменьше бабам на глаза попадаться и у мужиков не путаться зря между лаптями.

На улице с ребятишками не водился, потому что только слезы от них да дразня, что подбросыш, благо заступиться некому, зато хорошо было летами уходить с куском куда-нибудь в конопли, в них никто не увидит, а из конопли все видно, что делается на селе, где кто прошел, кто с кем позорится или дерется, в конопле также живет хорошая птичка - коноплянка, которая поет все лето до самого улета, и голосок у нее сиротливый и неслышный, кладет она рябенькие крохотные яички прямо на землю, нарвавши у себя из-под крылышка пуху.

Мишонка страсть как полюбил эту птичку и часто в теплую пору забывал про черед и оставался в конопле на ночевку, боясь, как бы ночью яички не слопали кошки.

Только в долгие зимы было плохо Мишутке; хорошо, как хозяин непьющий, а то уж лучше с котом забиться под печку, когда по избе начнет летать из угла в угол скамейка, плясать на всех четырех ножках стол с чайной посудой, а сковородник бить на залавке кринки и плошки, тогда уж лучше, пока не угомонится, - под печь, куда убирают ухваты: под печкой немного страшненько, но все же не так, как в избе, когда бушует хозяин, не щадя ни стариков, ни ребят своих, ни жены, тогда только лишний раз перекреститься, если погасят огонь: в темноте загорятся два глаза и зашевелится бес-домосед!

Но Мишутка скоро привесился к бесу, бес этот менее страшен, чем пьяный мужик, первый раз он принял его за кота, хотел даже погладить и поманить "кис-кис-кис", но когда нашарил ручкой сухую ножку, похожую на черенок от ухвата, затаился и уже хорошо разглядел, что у кота глаза гораздо ближе друг к дружке и больше, а у этого между глаз можно пролезть, и маленькие они, словно в стенку, за которой теплится лучина, шкнули булавкой…

К тому же Мишутка хорошо знал "Отце наш" и "Богородицу", а, как объяснил Мишутке дьячок Порфирий Прокофьич, эти две молитовки до десятого года боронят ото всякой напасти…

После, когда человек подрастает, конечно, этого мало, подчас даже весь псалтырь не помогает, и в этих случаях, которых гораздо больше в человеческой жизни, обращаются уже не к богу, а к черту и к колдуну.

*****

Годам к семи или восьми мужики обсудили приладить Мишутку в подпаски.
С таким условием и пастуха порядили на это лето.

ПОРФИРИЙ ПРОКОФЬИЧ

Кого-кого, а дьячка Порфирия Прокофьича барин вспоминал всегда добрым словом.

Даже памятник ему черного мрамора поставил в свое время на кладбище в Чагодуе, потому что Порфирий Прокофьич умер не в Чертухине, а в городу, куда незадолго перед смертью, уже слепой и с порушенным языком, перебрался к племяннику, дьякону, который потом дьяконил у Николы-на-Ходче и был такой долговязый, что благочинный нашел такой рост неудобным:

- Ему бы в гренадеры лучше… а тут как-никак всего-навсего дьяконский чин, и голос с ростом несогласен: одно смущение пастве! Мужикам же сойдет!

К тому же еще дьякон этот был большой запивоха и картежник… Как известно, незадолго перед войной дьякон с Николы-на-Ходче пропил водосвятный крест, а дьяконицу свою какому-то купцу проиграл будто бы в карты… Конечно, Порфирий Прокофьич был совсем другой человек… Хотя памятника бачуринского теперь не осталось, из чагодуйского кладбища теперь разработали сад, такой важный вышел садина, действительно, только ручки в брючки гуляй - на место могилок дорожки, посыпаны дорожки мелким песком, и вместо крестов поставлены скамейки везде со спинками для удобства, барфшни на них по вечерам сидят и папироски курят, а возле них вьются кавалеры в штанах по коленки, говорят всегда громко, словно глухие, не зная, видно, того, что мертвецы громкого голоса не выносят, потому что иной, может, и шумного карахтера при жизни был человек, а на том свете голос у всех притихает, почему и надо возле мертвого праха блюсти тишину: все там будем!

Вышло, значит, что барин поставил памятник зря…