Судя по тому, как нелюдски заорал-заголосил толстяк, он тоже знал, что означает приговор, оглашенный звонким голосом черноокой Ядвиги. Только вот придумала его явно не она, а высокий и тощий мужчина с холодными глазами и французском беретике, наносящий ловкими и точными росчерками раскинувшую крылья птицу на лысину верещащего что-то неразборчивое толстяка. Он кричал и дергался, всеми силами пытаясь освободиться, но молчаливые громилы держали крепко.
Окружившие это действо «уважаемые люди» начали медленно и ритмично хлопать в ладоши, словно совершая какой-то ритуал. В комнате на несколько мгновений стало холоднее, будто порыв стылого ветра пробежался от стены к стене. Мигнули несколько раз лампы под мозаичными абажурами.
По моей спине пробежал зябкий холодок. Может быть, они и не делают вид, что совершают какой-то ритуал. Может это и в самом деле ритуал. И сущность, которую призвали в его свидетели, сейчас водит кончиком ножа в руке Веласкеса, оставляя знак не только для мелких шакалят трущобных улиц и всех разновидностей воров, но и для иных сил, потусторонних. Тоже способных отвесить пинка и наградить ушатом помоев… Только по-своему.
Громилы резко расступились, и толстяк от неожиданности рухнул на пол. Лицо его было залито кровью, на лысине и лбу раскрыла клюв и распахнула крылья уродливая птица. Дрожащими руками он коснулся своего лица. Потом посмотрел на окровавленные пальцы и завыл. «Уважаемые люди» молча смотрели на него. Никто не смеялся и не отпускал шуточек. Просто взирали снизу вверх. Равнодушно и холодно.
Униженно, задом вперед, толстяк пополз к двери. Быстро шмыгнул на улицу, скатился с крыльца и побежал прочь. Завывая и спотыкаясь.
На мгновение мне стало его жалко. Но потом я вспомнил мертвые глаза Пугала и жалость сама собой улетучилась. Этот толстяк сам выбрал свою судьбу. Никто не заставлял.
— А чего ты попросишь, Демьян Найденов? — спросила Ядвига, и все повернулись ко мне.
По выражениям лиц я понял, что это какой-то очень важный момент. И от того, что я сейчас скажу, очень многое зависит.
— Я не нищий, чтобы милостыню просить, — криво ухмыльнулся я. — И услуг вам не оказывал, чтобы требовать платы.
— Хм, умный мальчик, — изящная, унизанная кольцами и перстнями рука Ядвиги коснулась моего плеча. — Тогда что же ты хочешь от этой жизни?
— Что хочу, я и сам возьму, если не приколочено, — я подмигнул Ядвиге. Весело, безо всякого пошлого намека, чтобы не разозлить случайно кого. — А если приколочено, то гвоздодер раздобуду сначала.
Первым заржал жирный Бондарь. За ним все остальные. Напряженная обстановка разрядилась. Кажется, я справился с ответами.
— Ну что ж, негоже гостя впроголодь держать, — сказала Ядвига и направилась обратно к своему месту. — Садись за стол, Демьян Найденов, угощостись, чем щуры послали.
Гульба покатилась дальше. Я особенно на еду не налегал, но следил за тем, чтобы тарелка моя все-таки не пустовала. В основном я помалкивал и слушал. Говорил, только когда спрашивали. Но к счастью, никаких хитрых вопросов с подвохом больше никто не задавал.
По разговорам и оговоркам я сообразил, что жирный Бондарь заведует собиранием дани и информации со всех едально-питейных заведений. Увешанный золотом одноглазый Коврига — в прошлом, да и сейчас, виртуоз по кражам из домов и квартир. Но в настоящее время он скорее смотрящий за всеми, работающими в этой области. Тренирует взломщиков замков и оконных акробатов. Светлокудрый Иван-дурак носил гордое прозвище «Крылатый змей», и заведовал уличными мошенниками. Теми самыми, которые на рыночных площадях устраивают азартные игрища, вовлекая ничего не подозревающих прохожих в заведомо проигрышные авантюры. Еще среди сидящих за столом были «король попрошаек», «распорядитель карманников» и «смотритель уличных девок». Остальные были просто жиганы, удачливые воры и грабители и прочий разбойный сброд, чем-то выделившийся настолько, чтобы попасть на ужин к самой Ядвиге.
Единственный человек, чей род деятельности никак не обсуждался — это Веласкес. Сам он тоже был не очень разговорчив. Иногда кому-то что-то говорил вполголоса. А Ядвига, прежде чем открыть рот не для того, чтобы положить в него еду, смотрела на него.
В какой-то момент количество выпитого начало превращать лица в рожи, голоса становились все громче, шутки — все сальнее. Ядвига незаметно покинула комнату, вместо нее набежала стайка девиц, чья одежда не столько прикрывала, сколько демонстрировала их выдающиеся достоинства.
Я поискал глазами Веласкеса, но желчный тип в берете тоже куда-то исчез. Значит и мне уже пора.
Я сполз со своего стула и направился к двери. Ожидал какой-нибудь неприятности напоследок — все-таки пьяные люди непредсказуемы, мало ли что кому в голову взбредет.