Князь Путивльский

Мончук уже начал догадываться, что мы движемся к гибели. Непонятно ему было мое спокойствие. Он видел, что я погибать не собираюсь и дружину терять тоже. С монголами контактов не имею, так что перебежать не смогу. Вот сотник и пытался понять, как я собираюсь выкрутиться? Ему даже в голову не приходит, что мы наполовину уже выкрутились, когда спасли посла. Осталось осилить вторую половину.

Обжираясь мясом, мы целую неделю шли по степи, поросшей еще зеленой, не выгоревшей на солнце травой. На стоянках я заставлял косить эту траву на сено и грузить в кибитки. Поскольку я уже много всяких странностей наделал, никто не спрашивал, зачем мне сено, когда вокруг много свежей травы?

На восьмой день случилась стычка покрупнее. Около тысячи монгольских лучников напали на передовой отряд галичан и изрядно потрепали его. Если бы не подоспел на помощь Олег Курский, галичане полегли бы все. Этот удар немного отрезвил наших князей.

— Пожалуй, хватит гоняться за ними по степи, — решил Мстислав Романович Киевский. — Будем ждать их здесь, на берегу этой речки.

Даже Мстислав Мстиславович Галицкий не стал с ним спорить, только фыркнул презрительно. Мстислав Святославич Черниговский попытался в очередной раз примирить их. И эта попытка оказалась безуспешной.

Речку половцы называли Калкой. Была она с поросшими вербами и ивами берегами и камышом на мелководье, шириной метров пятьдесят и глубиной два, но на плесах растекалась на сто и мельчала до полутора метров. Правый берег был чуть выше. Половцы и галичане переправились на левый и стали там лагерем. Рядом с ними расположился Олег Святославич, князь Курский. Остальные черниговцы расположились на правом берегу Калки. Киевляне разбили лагерь на холме примерно в километре от реки. Они сразу начали обустраивать лагерь, копая ров и насыпая вал. Черниговцы и галичане ограничились расставленными по кругу телегами. Размещение русского войска было наглядной иллюстрацией отношений между Великими князьями и их мнений по поводу того, как надо вести войну с монголами.

Я тоже проиллюстрировал свое отношение к этому походу, выбрав место для лагеря в стороне от всех, южнее, там, где река огибала невысокий холм, поросший вербами и кустарником. Калка в этом месте сужалась метров до сорока и углублялась метров до двух с половиной. Правый берег был высок и обрывист. Если над ним немного поработать, то нападения со стороны реки можно не бояться. Соединив концы излучины поставленными в ряд кибитками, я получил довольно вместительный лагерь. В нем могли поместиться не только мои дружинники и все наши лошади, но и еще столько же людей и животных. Колеса каждой кибитки привязали к колесам соседней и поставили в углубления, чтобы труднее было сдвинуть с места. В самых атакоопасных местах выкопали перед кибитками ямы-ловушки и поставили рогатки, собранные из привезенных кольев и брусьев. Берег реки кое-где подправили, сделав более неприступным, и вырыли траншею к воде, которую сверху накрыли связанным в снопы камышом. Даже если с противоположного берега будут обстреливать из луков, не помешают нам набирать воду. Сколотили и пару плотов. На самый крайний случай. Работали дотемна. Расположившиеся неподалеку новгород-северцы посмеивались на нами, на что я сказал своим дружинникам:

— Не обращайте на них внимание. Смеяться будет тот, кто останется живым.

Искупавшись в реке и проследив, как поставили рыболовецкие сети, чтобы на завтрак поесть свежей рыбы, я отправился в гости к Великому князю Черниговскому. Он только что вернулся с холма, на котором укреплялся Великий князь Киевский. Перед этим Мстислав Святославич был на левом берегу реки у Великого князя Галицкого.

— Надоели они мне оба! — начал разговор Мстислав Черниговский, который принял меня в своем шатре.

Шатер был круглый и большой, сшитый из двухслойного холста, покрашенного в червчатый цвет. Купол в центре подпирал врытый в землю шест высотой метров три с половиной. На шесте висела на уровне моей головы в золотом окладе икона апостола Андрея, которого князь считал своим покровителем. Как входишь в шатер, так сразу и оказываешься лицом к лицу с седобородым стариком с суровым взглядом. Справа от входа стояла низкая кровать, застеленная медвежьей полостью, а напротив — еще две, накрытые овчинами, наверное, для княжеского сына и племянника. Оба сейчас пировали у Мстислава Галицкого. Слева находился небольшой стол на козлах и три сундука, которые заодно служили стульями. На столе горела свеча, прилепленная прямо к столешнице. Слуга налил нам меда в бронзовые кубки, украшенные узором из крестов. Мед был хороший. Из-за него мне и нравилось бывать в гостях к князя Черниговского. Платить за это приходилось выслушиванием жалоб на двух других Великих князей.

— Уже жалею, что поперся в этот поход! — признался в конце своей речи Мстислав Черниговский.

— Теперь уже поздно жалеть, — молвил я. — Теперь надо думать, как выбраться отсюда живыми и здоровыми.

— Я сказал им, что подожду еще неделю и, если не будет сражения, поведу свою дружину домой, — сообщил он.