Князь Рязанский

На следующее утро в наш лагерь прибыл гонец от князя Дмитрия и объявил:

– Просют пожаловать.

Взяв с собой для важности двоих стражей, я отправился вслед за гонцом в город. Ворота и торговый городок проехали спокойно. С взгорка открылся вид на мост через реку, крепостные стены кремля, а за ними – белокаменные стены новгородского Софийского собора.

Река Волхов была не более ста метров шириной. Этот берег был намного круче, чем противоположный, и к мосту спускалась довольно крутая дорога, проходившая через ещё одни крепостные ворота. Мост, деревянный, в две подводы шириной, дугой нависал над быстрым потоком реки. По реке шло активное движение плавсредств, подходивших и отходивших от крутого берега торговой стороны.

За воротами кремля нас остановил привратник. Гонец куда-то исчез, а нас провели в привратную комору.

– Сабельки, засапожники4, кистени, всё ложте сюды, – сказал главный вратарь, показывая на раскрытый сундук. Потом пошарил по нам руками, осмотрел грамоту и её футляр, понюхал.

– Степан, проводи, боярича, – сказал он, отдавая футляр с грамотой мне.

* * *

– Здрав будь, Великий Князь, – приветствовал я, Шемяку, войдя в княжьи палаты.

Князь сидел в деревянном невысоком кресле, укрытым бархатными покрывалами.

– И ты будь здрав, коль не шутишь. С чем пожаловал.

– Грамотку привёз от Князя Василия Васильевича, – ответил я, и передал одному из стоящих рядом со мной стражнику футляр с грамотой. Тот принял его не склонившись и передал князю.

Вскрыв печати и прочитав письмо, Шемяка хмуро посмотрел на меня.

– Знаешь, что писано?

– Откель? Мы – людишки простые. Что государи меж собой решают, то нам не ведомо.

– Да ладно, ты ведь к князю Ивану допущен, мог бы и знать.

– То – Иван, а то – Василий. Сказано – передать, я передал. Могу идти?

– Тут писано, ответ с тобой передать. Токма… Не знаю, как пишется слово ***. Через «у» или через «йу». Оно татарское, ты должен знать. Не подскажешь?

Я невольно улыбнулся хорошей шутке, но быстро согнал улыбку с лица.

– Татарским словам не обучен, княже.

Шемяка смотрел на меня прищурив левый глаз, и я чувствовал спинным мозгом, что он выбирает, сразу на кол меня посадить, или шкуру сперва содрать.

Я стоял ровно и спокойно, глядя ему в глаза. Его прищур почти полностью закрыл левый глаз, и мне ещё больше показалось, что он в меня целился своим правым, черным глазом.

– Наслышан я про тебя, боярыч. И под Кокшенгой проявил ты себя, и с Иваном сошёлся, и князя Микулина уложил, – с угрозой в голосе сказал он. – Не больно шустрый для лет своих? Скокмо тебе сейчас?

– Шоснацатый пошол, – «валяя ваньку» прошепелявил я.

Князь удивлённо вскинул брови, а потом рассмеялся.

– Шоснацатый…

Отсмеявшись, он сказал:

– Знаешь… что Василий, воровством у меня Москву забрал? Что татар привёл и должен сейчас им мзду великую?

– Слышал.

– Веришь?

– Мне всё одно. Я решил к литовцам податься. Сотня у меня справная, мошна полная. Тут срач чужой разгребать и голову сложить…? Увольте. Наш князь с московским поручкался, а не понимает, что, после тебя, следующим будет, – вдруг эмоционально бросил я. – А мне чо, разорваться? Отпусти меня, княже. Поеду я дале. Пока с орденом ливонским свары нет – проскочу. Учиться хочу.

Шемяка изумлённо смотрел на меня и слушал, раскрыв рот, потом резко его захлопнув, сказал:

– Ну, ты, паря, удивил. Всего ждал, но такого…

Он искоса смотрел на меня.

– Я поручение выполнил, – пояснил я. – Про то, что ответ доставить, уговора не было. Своим гонцом ответ шли, княже. Далее я свободен в своих помыслах. Обязанности служить у меня нет. Невесту отняли. Батька помирает. Чо мне тут делать? – Сказал я, и из глаза скатилась слеза, которую я склонив голову, попытался скрыть.

– Отпусти меня, князь. Я тебе дурного не сделал. Казнишь меня, горя не сделаешь никому, кроме батьки мово. А ты его знал, молвят.

– А я тебя не казню! – Сказал князь бодро. – Я тебя у себя оставлю.

– Отпусти меня, князь, на что я тебе?

– Так… О житье-бытье поговорим, что на Московии деется, скажешь… Скажешь ведь? – Он с улыбкой посмотрел на меня.

– Скажу, чо не сказать? С меня слово не брали.

– Вот и славно… Скамью княжичу! – Приказал он громко.

* * *

Мы проговорили с ним долго. Он расспросил меня про свадьбу Ивана, про мои сны, про Василия, про стояние под крепостью, про батюшку, проверил мои познания в греческом. Допрос он вёл так грамотно, что не будь и я неплохим специалистом в этом деле, не понял бы, как получилось так, что я раскрылся перед ним полностью. Я рассказал ему даже про свои черные мысли, посещавшие меня, когда я охранял княжича Ивана.

– А он знал, что ты по ней сохнешь? – Он неожиданно спросил меня после возникшей на какое-то время паузой.

– Кто, «он»?

– Василий.

– Знал, как не знать. Батюшка давно сговорился с князем Борисом обженить меня на его дочери. Не важно на какой. А когда эта малявка… мне понравилась, сильно рад был. Сватовство Ивана на ней отца мово и сломило…

– Политик, – сказал со значением князь Дмитрий, с ударением на последнем слоге.

– Понимаю, но мне каково?

– Знаешь, я отпущу тебя, – сказал он, внимательно вглядываясь в моё лицо.