Князь Рысев 4

— Да чем же оно кончится-то могло, барин? Лихорадка сначала-то только у одних появляется, да других не минует. Квакрантинные меры, стало быть, эльфианцы ввели: мол, к ним наши не ходи. А лихорадка дальше поползла, тут уже остальным самим не до войны стало.

Он подумал, будто взвешивая на весах, говорить следующее или не стоит. Решил, что последнее.

— Мамка Менделеевых тогда всех спасла. Тоже эту дрянь подхватила: у нее волосы-то побелели не просто так, на себе она свой отвар пробовала-то. И деткам передалось.

Я закусил губу — по всему так выходило, что Менделеевы неспроста свое имя носят, да и не только злодействами относительно других домов промышляли. Так подумать, им наверняка и памятник какой по такому случаю соорудили…

— Но до того еще, почитай, цельный год мучений жутких был, барин. Всяко чего только тут не вершилось, ты бы только видел. И деревни без людей, и дворец под круглосуточной охраной. Глядишь — вот идет человек, а уж через минуту глядь — а нет его, человека-то. Того самого, прибрала костлявая!

Старик распалялся в своей образности. Страх перед темнотой и в самом деле отступил перед жутким прошлым.

Я не видел той жути никогда в жизни. Мне повезло родиться в мире, где есть развитая медицина и передовые технологии по борьбе с вирусами. Да и те нет-нет, а во время какой пандемии дадут сбой.

— Ты вота, барин, про мажьев упомянул. Батюшка твой из кожи вон готов был выскочить, каких токмо колдунов не приводил. Страсть! И наших доставал, и заморских. Басурманские чучела приезжали — черны, как бизьяны. Пели, плясали, в тарабан, стало быть, тарабанили — ну да что толку? У Инператора денжов-то всяко поболее буде, а и ему ничем помочь не сумели.

— Постой, Кондратьич, — остановил его я, но ведь император жив-здоров…

Я прикусил язык, чуя, что сейчас поймаю на себе недоуменный взгляд старика. Тот лишь цокнул языком в ответ.

— Да он-то жив-здоров, чевой ж ему сделается? То только слухи были, что он залихорадил. А на деле жена, императрица, стало быть, слегла вместе с старшей дщерью. Их и так, и эдак, и растак — а путь был туды же, куда и остальным: на погост.

Видимо, та же самая участь постигла и мать Рысева-бывшего. Ибрагим поспешил подтвердить мои догадки.

— Ну да чего мы о других, вы ж о матушке знать хотели, барин. Ну так слушайте…

Биска, слинявшая вперед, после того как мы затянули наш заунывный разговор, мрачно вышагивала, будто надеясь, что цокот ее копыт оглушит нас.

А может, что-то проверяла — кто ж их, этих демониц, поймет?

Кондратьич продолжил.

— Угасала она, барин. Ты-то рядом бегал, чего понимал? Орал как резаный, мы ж тебя к ней не пускали — хворая, как пустишь? А ну как ты сам эту оказию подхватишь? Барин-то, честно признаться, будто и внимания на это не обращал, вы словно для него исчезли. То вот были прям на глазах — подойдет, поиграет, козу покажет. А то ж вы сами будто не ведаючи, как с детьми-то, ага?

— А потом что было?

— Да что тут, разве словами расскажешь? Для барина-то, старшего, почитай, весь мир разом в труху обратился. Ничего не мило стало. Отстранился — думал, за ней следом уйдет. Ан нет, выжил, да что толку? Вона, ненамного пережил-то… Да еще какую судьбину снискал — ни одному вражине не пожелаешь.

Мне оставалось только дивиться Кондратьичу. Он едва ли не был верным псом дома Рысевых, но по-странному боготворил и самого Императора. Без особого пиетета, но с уважением.

Меня стукнуло по голове — лог, собака, вооружившись алфавитом, разбередил было унявшуюся мигрень. Мозг сдавило так, что я чуть не упал, но удержался.

Вами получено достижение:

Душезнатец.

Помочь одному человеку из своей группы обрести внутренний покой.

Вами получена награда: +1 к интеллекту!

Кондратьич подхватил меня, вовремя заметив, что мне нехорошо, помог сесть наземь.

Старик будто разом обратился в заботу: теперь-то мне была понятна его безграничная преданность и любовь к Федору Рысеву. На склоне лет, побывав на войне, не нажив богатств и детей, утратив все, он хранил меня пуще зеницы ока. Потому что я теперь единственное, что осталось от тех, кто когда-то был ему дорог.

— Не спеши, барин. Ты всяко отдохни лучше минуток пяток, а потом… потом дальше пойдем.

Я принял его помощь с благодарностью, сел на наземь, на мгновение прикрыл глаза. Старик, не ведая, что же ему делать дальше, опустился рядом, привалился спиной к стене.

Ему самому было скверно. Я понимал, что его гнетет — выходит ведь, я оказался в этих застенках только по его вине. По крайней мере, ему так думалось.

Нет уж, Кондратьич, если бы ты только знал, сколько раз я за последнее время пренебрегал твоим советом не пихать голову в пасть черту, ты бы охнул. И сдох — уже узнав о том, какие силы на меня изводили те, кто желал моей смерти. Думать о том, что можно было бы запросто спрятаться в каком селе, было столь же наивно, как и верить в то, что можно убежать от голода.

— Ну, ты чего? — Биска, заметив, что за ней не шествует целая процессия, прискакала назад. Ткнул себя пальцем в лоб, велев ей прочитать мои мысли. Или тот сумбур, что сейчас был вместо них.