— Лучше не надо, — мрачно отозвалась Биска, подтвердив мои мысли. Я лишь пожал плечами — не надо, так не надо, как будто бы здесь в самом деле кто-то собирался. Меня больше заботило совершенно другое.
— Какого черта⁈ — Я готов был взорваться гневом. Гмур же не растратил былого настроения и переспросил, будто не понимая, в чем дело:
— Да-да, сто-то не так?
— Я скажу тебе, что не так! Ты что мне пытаешься всучить? Это же проклятые вещи!
Кондратьич при одном упоминании этого разом посуровел, схватился за затвор винтовки. Я снова потянулся к пистолету, словно в самом деле собирался пустить его в ход.
Ну в самом-то деле? Этот поганец пытался мне всучить кольцо, обещавшее даровать мне пять единиц силы — и накладывать каждые три минуты проклятие, отъедающее добрый десяток от случайной характеристики — на те же самые три минуты. Вспомнился подаренный мне образок — словно талисман, он сегодня был со мной. Помочь, конечно, никак не помогал, но…
За кольцом шли сапоги «быстрых ног». От быстрого в них было разве что название — проклятая обувка обещала преобразовать скорость и остроту мысли в скорость бега. Вряд ли бы я в самом деле стал быстрее пули, а вот в том, что непроходимо отупел бы — никаких сомнений не оставалось.
Мне вспомнился изглоданный, лежавший уже не первое столетие скелет в точно таких же, который нам встретился с Кондратьичем — и стало немного не по себе.
Не переставая улыбаться, гмур успокаивающе поднял руки перед собой.
— Недорас-сумение! Ос-с-сипка, господина! Кто з снал, сто господина приви-рет-ливое, а? Сисяс усе будет, моя скидка дать!
Я перевел взгляд на чертовку, словно спрашивая, какого проходимца она нам привела? Биска же лишь ответила, что я взрослый мальчик, у меня есть своя голова на плечах, а вообще — надо больше думать.
Несмотря на головную боль…
Будто чуя мой недуг, гмур вдруг с головой уткнулся в один из своих рюкзаков. На свет вываливался нехитрый скарб: игрушки, памятные статуэтки, символы — богов, дьяволов и кого-то еще. На ходу, мохнатой ногой он поддел уже расстеленную сумку — словно по мановению волшебной палочки, она мигом скаталась назад. Если в этом мире нет азиатов, то их сверхспособности точно передались этому подземному народцу.
— У мен-ня такое ес-с-сть, нигде не найти! Вота!
Словно величайшее сокровище, он вытащил самую настоящую амброзию, нектар или что там жрут боги? Ясночтение в этот раз было четко уверено, что перед нами она в чистом и первозданном виде.
Сапфировая настойка!
Я сглотнул, поймал недовольный взгляд дьяволицы — она словно так и желала сказать, что это только она смеет обладать этой штукой.
И дразнить меня ей же, когда мне тяжело.
Вопреки обычаю, густая голубая жидкость в этот раз покоилась в стеклянном, но плохо ограненном кувшине.
Как будто бы мне в самом деле было до этого дело.
— Моя зреть — гос-с-сподина плоха, гос-с-сподина нехолосо! Эта ему холос-с-со сделать, да? Господина согласна?
Господина был еще мать как его согласна. Словно забыв, что имею дело с пройдохой, я протянул руки к бутылю. Торгаш не брал дурного примера с дьяволицы и тут же отдал его мне. Биска забурчала, словно переваренный суп, шепотом обещая навлечь жуткие кары на голову несчастного — да что только на нее нашло?
— В кледит, — отозвался гмур и погрозил мне пальцем, как злостному неплательщику. Он то вспоминал, что плохо выговаривает «р», то ему вдруг удавалось схватить непослушницу и сказать четко.
— Стой, барин! Кто знает, какую этот пройдоха зарядит нам цену?
Кондратьич, как всегда, выступал гласом разума. И, как и положено гласу разума верхом на умных мыслях, пришел слишком поздно: я зубами выдернул деревянную пробку и тут же сделал несколько глотков живительного пойла.
Торгаш разве что не расцвел.
— Холос-с-сый господина. Так и надо. В кледит?
— А этого не хватит? — Словно на что-то надеясь, я вытащил те двадцать монет, что лежали в кармане. Гмур посмотрел на меня, как на дурачка, и выдохнул.
— Знасит, в кледит. Сто писят монеток цена, справедливо.
Я кивнул — справедливей и не найти.
— Или палка. Палка у гани в луках — холос-с-сый палка, господина, да?
Кондратьич обменялся со мной взглядами, но дал понять, что если нужно — потерю старой винтовки он уж как-нибудь переживет.
Я отрицательно покачал головой, когда гмур уже жадно потирал ручонки — ему-то казалось, что оружие уже в его руках.
— Не пойдет, — сказал толстяку. Тот скуксился, приуныл, но решил не подавать виду.
У него где-то внутри словно торчал моторчик внутреннего счастья. Стоило только пасть духом, как тот тут же выдавал свежее топливо.
— Не пойдет, — улыбнулся я. — Эта палка прошла много боев и цела. А сапфировая настойка после пары глотков сойдет на нет.
— Жисть! — Пузатик возразил, будто я оскорбил его в лучших чувствах. Не отпей я уже из бутыля, он бы тотчас же забрал его. — Вода синай жистя давать, жистя лучшее делать! Лана забилай, боль забилай, холос-с-со!