Ярким примером «национальной историографии» такого сорта является недавно вышедшая на Украине книга кандидата исторических наук О.М. Корниенко, специально посвященная истории Сумского слободского полка. Касаясь периода гетманства Выговского, автор называет слобожан «изменниками» и «дезертирами» из Запорожского войска, забывая о том, что казаки вынужденно уходили с Гетманщины от «разоренья и гоненья ляхов и татар Крымских»[270]. Но при всем этом сам гетман, утверждает С.М. Корниенко, «искренне хотел добра своему Отечеству»[271]. Кандидат исторических наук называет русские войска «оккупационными», а их походы на Украину, на защиту малороссийского населения от набегов крымских татар, — «провокационными»[272]. Русское государство для него «азиатская тирания»[273], царские войска действуют «по-звериному жестоко»[274]. Большие потери сумских казаков в боях под Варвой исследователь называет не иначе как «расплатой за походы на Гетманщину»[275]. С.М. Корниенко явно негодует на своих предков-земляков за то, что они верно служили русскому царю, считая его своим.
Т.Г. Таирова-Яковлева пишет, что мне, как «человеку не самого юного возраста, не подобало бы упрекать коллег в следовании «марксистско-ленинским позициям». Как известно, не было ни единого историка от студента до академика, который не был бы вынужден им следовать в советские времена». Однако удивляет не то, что историки изменили собственные политические взгляды в угоду новой правящей элите Украины, а невиданные активность и энергия, с которой они принялись «отрабатывать свой хлеб» — отстаивать в своих работах вдруг появившиеся с начала 1990-х годов «национальные убеждения». Ранее заявлявшие о вековой украинско-российской дружбе, теперь они пишут о «вековой вражде». Такие «обновленные» взгляды на историю свидетельствуют не о патриотизме и независимой гражданской позиции, а об элементарном приспособленчестве. Любой из нас имеет право высказать свое мнение о моральных и нравственных качествах другого человека в том случае, если имеет необходимые доказательства его лицемерия. Доказательств же достаточно, стоит лишь почитать статьи некоторых украинских историков до развала СССР и после. Впрочем, на эту тему можно говорить много и она, на мой взгляд, заслуживает отдельного исследования.
Рецензент считает, что «представление о Конотопской битве, как серьезном поражении русского оружия, создали вовсе не украинские историки, но выдающийся русский исследователь С.М. Соловьев», цитируя далее его текст. При этом Т.Г. Таирова-Яковлева не считает нужным указать или не знает, на основании какого документа историк сделал такой вывод. Конотопская битва действительно была серьезным поражением русской армии, этого никто из российских исследователей не отрицает. Но паника в Москве и возведение укреплений в столице были связаны не непосредственно с результатом Конотопской битвы, произошедшей 28 июня (ст. стиля) 1659 г., а с прорывом татарских отрядов в Тульский уезд в начале августа того же года. Царский указ о строительстве земляного вала вокруг Москвы и укреплении Засечной черты последовал лишь 4 августа, то есть более месяца спустя после Конотопского сражения[276].
Рецензент пытается защитить давно пошатнувшийся авторитет Н.И. Костомарова как «образца источниковеда», ссылаясь на якобы доступные ему «источники, которые к настоящему моменту утрачены». Т.Г. Таирова-Яковлева также полагает, что, поскольку я пользуюсь научно-популярным изданием работы Костомарова «Гетманство Выговского», то не знаю ссылок на документы, которыми оперировал историк. Между тем, источники его хорошо известны и их перечень строго ограничен: летописи Самовидца и С. Величко, «летучие листки», сочинения В. Коховского и С. Твардовского. При описании конотопских событий Костомаров использовал исключительно указанные материалы, поэтому если у него и были какие-то, позднее утраченные документы, то к теме Конотопской битвы они явно не имели никакого отношения. Анализ текста работы Костомарова позволяет сделать вывод о том, что в ней нет даже намека на некий неизвестный, не дошедший до нас, достоверный источник.
Более чем странно упрекать меня в «слабом знании» украинской и польской историографии, ссылаясь на неиспользование мною обобщающих работ А.Г. Бульвинского и П. Кроля. Они вышли, соответственно, в Киеве и Варшаве в 2008 г., в том же году была окончена и моя книга, изданная в начале 2009 г. Естественно, в то время я физически не мог ознакомиться с трудами вышеуказанных авторов и учесть их в своей работе.