Князь советский

Но разжалобить его было невозможно. Он знал, что Нина удочерила китайского найденыша, и не верил, что она могла всерьез привязаться к своей Китти. А что до мужа – Борисов лишь смеялся над Ниной:

– Знаем мы вас, шлюх белогвардейских! Приехала в Китай, честно трудиться неохота, вот и продалась какой-нибудь империалистической сволочи.

Если бы ему рассказали, что Нина владела крупным охранным агентством и под ее началом служило больше сотни вооруженных белогвардейцев, он бы сам поставил ее к стенке. Это в глазах русских иммигрантов она сделала головокружительную карьеру, а большевики смотрели на ситуацию по-другому: кем могла быть дамочка, сбежавшая в Китай после революции и внезапно там разбогатевшая? Ведь такого не бывает, чтобы в капиталистической стране люди добивались успеха своим умом и трудом! К тому же Нина раздобыла для себя и Клима американские паспорта – в порядке исключения, не въезжая в страну. Ясно, что она шпионка и враг трудящихся!

Борисов поднял голову, взглянул на Нинино окно и решительно направился в дом.

У нее екнуло сердце. Что делать? Снова забаррикадироваться? А если Борисов начнет стрелять? Или – того хуже – устроит пожар? Несколько дней назад большевики говорили, что после отъезда усадьбу надо сжечь, потому что им не под силу вывезти все секретные архивы.

Борисов ввалился в комнату и схватил Нину за руку:

– Ты едешь с нами.

– Куда?! – ахнула Нина.

– В Советский Союз. Будешь перековываться из буржуйки в трудовую единицу.

Она рванулась, но на помощь Борисову примчались двое охранников. Вытащив Нину из дома, они затолкали ее на заднее сиденье автомобиля.

Борисов привалился рядом и поднес к ее лицу кулак в синюшных наколках.

– Только пикни, стерва! Убью!

2.

Маленькая кавалькада выехала из Пекина в середине августа и несколько недель кружила по проселочным дорогам, пытаясь сбить со следа полицию.

Все это время большевики не спускали с Нины глаз. Усталые и нервные, они срывали зло друг на друге и на любом, кто попадался под руку. Для них «отпустить Нину» означало «подарить белогвардейской дамочке шанс на спасение» – а она явно этого не заслуживала.

Когда они добрались до Внутренней Монголии, к ним присоединились несколько машин с китайскими коммунистами и их русскими советниками. Те нагнали на беглецов еще больше страху, рассказав, что в Москве началась грызня между высшими партийными деятелями.

Иосиф Сталин, Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), неожиданно стал набирать силу и обвинил во внешнеполитической катастрофе не кого-нибудь, а самого Льва Троцкого – одного из главных организаторов Октябрьского переворота и создателя Красной Армии. Его сторонников в открытую называли контрреволюционерами и травили в печати. Это был плохой знак: советские агенты, работавшие в Пекине, почти поголовно были троцкистами.

Нина слушала эти разговоры с содроганием: если правоверные большевики всерьез опасались за свою судьбу, что могло ждать ее? Впрочем, она могла вовсе не добраться до Советской России: Борисов нисколько не скрывал, что собирается «проучить» ее. Он купил на деревенском базаре хлыст, сделанный из тонких и длинных металлических звеньев, и пообещал Нине, что скоро опробует на ней свое приобретение.

Великая пустыня Гоби начиналась за грядой невысоких гор, и перебравшись через нее, кавалькада покатила по каменистому бездорожью. Одна из машин заглохла, и пока ее чинили, спустилась ночь. Впервые после отъезда из Пекина беглецы позволили себе немного расслабиться. У Борисова в багаже имелась рисовая водка, и его фляга пошла по кругу.

Нина поняла, что это ее единственный шанс на побег: они не успели уехать далеко от последней китайской деревни.

Пока разомлевшие революционеры сидели у костра и вспоминали свое китайское житье-бытье, Нина торопливо собрала вещи. Она взяла с собой только компас, одеяло, сухари и флягу с водой. Брать больше не имело смысла: если она заблудится, то все равно погибнет.

Нина старалась не думать, что с ней будет, когда она доберется до китайцев. Она не знала их языка, документов у нее не было, а послать весточку в Шанхай было невозможно – ближайший телеграф находился за сотню миль. Но лучше уж сгинуть в глухой китайской провинции, чем попасть в лапы Борисову.

Захмелевшие большевики один за другим разбрелись по палаткам, и когда небо над холмами начало светлеть, Нина потихоньку выбралась из лагеря.

В сизом сумраке почти ничего не было видно, и она ориентировалась по звездам, шагая по плоской, усеянной мелкими камешками равнине.

Вокруг стояла гробовая тишина. Подвернешь ногу, напорешься на скорпиона или просто натрешь пятку – и поминай как звали.

– Главное – дождись меня! – шептала Нина.

В последние месяцы она постоянно разговаривала с мужем – словно Клим мог ее услышать. Когда китайцы ее арестовали, он примчался в Пекин и принял самое деятельное участие в ее освобождении – и это несмотря на все ссоры и обиды! Что бы между ними ни происходило, он никогда не бросал ее в беде.