Впрочем, дело даже не в этом. Сознательно или бессознательно Советская власть поставила себе на службу законы биологии: человек – стадное существо, мы всегда внимательно смотрим, что и как делают наши соседи справа и слева и ведем себя соответственно. Моя стая – это иностранные журналисты, которые почти не зависят от большевиков, и поэтому каждый из нас может позволить себе сомнения. А Галя, например, истово верит в то, о чем кричат громкоговорители на московских площадях. Как же ей не верить? Она что – попрет против советского народа?
Шахтинский процесс – это ни в коей мере не борьба Георгия со Змием. Увы, благородный юноша не соблюдал правила гигиены и подцепил глиста, который разросся в нем до невероятных размеров. Георгий чувствует, что что-то идет не так; инстинкт подсказывает ему: «Ищи Змия – это он виновен в твоей болезни», но ему невдомек, что тот находится не снаружи, а внутри, и его нельзя победить молодецким ударом.
В дни, когда Китти чувствует себя получше, она боится лишний раз повернуть или наклонить голову. Для нее боль – это живое существо, которое за что-то наказывает ее.
– Папа, она опять придет ко мне? Ты ее не пускай, ладно?
Я ношу мою девочку на руках, и она засыпает – иногда через тридцать минут, иногда через три часа. На улице поют соловьи, и я проклинаю их: это мой личный бред – они не дают Китти уснуть.
По словам доктора у Китти идет какое-то воспаление, и если его запустить, дело кончится плохо.
Мне надо отвезти ее на юг. Через Курортное управление можно снять комнату в Крыму или на Кавказе, и, возможно, я что-нибудь подыщу для нас. Оуэн сказал, что я могу ехать, как только закончится Шахтинский процесс, но до этого надо ждать целый месяц.
Я попросил Вайнштейна помочь мне раздобыть путевку на юг. Он обрадовался, будто давно ждал этого момента.
– У вас все будет: билеты в купе, прекрасный пансионат в Сочи и трехразовое питание – но нам надо опубликовать одну статью в «Нью-Йорк Таймс». Напрямую от нас редакция ее не возьмет, а вы все-таки официальный корреспондент солидного агентства…
Он выдал мне бумаги с «особыми материалами» по Шахтинскому делу, которые были обещаны дружественным журналистам, но в них не было ничего, кроме голословных утверждений и ругани в адрес вредителей.
– У вас нет доказательств… – начал я, но Вайнштейн меня перебил:
– Если «Нью-Йорк Таймс» опубликует наш материал, это и станет самым лучшим доказательством. На вашу статью будут ссылаться тысячи специалистов по СССР.