– Сам князь тебя просил навестить его, – закончил Калокир.
– Сам? – Душан усмехнулся. – Пусть он и придет ко мне…
– Не лучше ли тебе к нему пойти?.. Разница все-таки есть.
– Да не такая, о которой ты думаешь. Оба – твари Бога. Разницы нет. Но он язычник, а я христианин. Тут большая разница. Только развращенному ромею, привыкшему ко лжи, вероломству и бесчестию до такой степени, что и в других он не подозревает более возвышенной души, могла прийти в голову эта вздорная мысль, что ради корысти я пойду к князю, да еще язычнику. Истощивший свой ум в бесплодных и глупых спорах и интригах, разуверившийся в Боге и истине, ты направляешь свою волю на приискание земных утех и приобретение вещественных ценностей. Знай же, что для меня и моих учеников эти ценности вместе с твоим князем и его обещаниями стоят столько, сколько стоит горсть придорожной пыли.
– Оставь выспренние словеса, Душан, я сам сочинять их мастер.
Душан поднялся на ноги, звеня цепью, и заговорил пророческим тоном:
– Мы несем миру обновление его духа, его быта и доносим до его сердца истину. Я верю: человечество в конце концов отпадет от мертвой буквы вашего закона, лицемерия, лжи и обмана. Идет в мир новый человек, он несет обновленное слово и радость истинных дел. Наступит блаженная пора жизни, я вижу ее рассвет. Я приношу свою жизнь как жертву на алтарь общего благополучия. Как сладко умереть за правду, добро и справедливость! Едва ли тебе доступно это чувство, патрикий.
– Напрасно ты думаешь, что есть в мире нашем какие-нибудь чувства или мысли, которых не было до нас. Помни, что сказано в книге живота: ничего нового ты не встретишь под солнцем. Все уже было… Поиски истины, добра, братства… единения народов… Все было провозглашено Христом и апостолами… Не от мудрости ты ищешь новизны… Брось глупости, Душан! Лови счастье, оно у тебя в руках. Подходящий момент тебе сделаться наместником Святослава в Болгарии, если хочешь – царем болгарским… Одно твое слово, и растворятся двери тюрьмы… И народ понесет тебя на руках к трону… Объяви клич против деспота Цимисхия…
Калокир подгреб гнилую солому подле Душана, сам сел с ним рядом.
– Действуй, Душан. Теперь или никогда, – шептал страстно Калокир, держа Душана за руку. – Счастливая возможность дается человеку только один раз в жизни, и то не каждому. Надо угадать момент. Сейчас, Душан, только ты можешь повернуть колесо событий. Болгары пойдут за тобой в огонь и в воду. Преданность их тебе достигла такого предела, такой слепоты, когда последователи по одному шевелению пальца учителя не рассуждая идут на смерть. Это бывает редко в истории, более всего наполненной расчетливой суетливостью, злобой стяжателей, мздоимцев, вдруг в один из моментов под влиянием нового учения превращающихся в жертвенных святых, попирающих корыстолюбие и готовых на подвиг, на чудеса подвига. В такое время их легко убедить и заставить свергнуть тирана. Ибо, в конце концов, если ты пренебрежешь услугами этих праведников, они вынесут на своих плечах к безумному действию самого недостойного, лишь бы он выражал их мнение и вел туда, куда они хотят. В этой жизни если и стоит что-нибудь каких-либо беспокойств, забот, волнений, то только одно: обладание властью.
– Только власть Бога вечна, неизменна и всесильна. Все человеческие власти – одна только суета, тщеславие и беспокойство… Вздор! Мерзость!
Калокир поднялся, стал ходить в волнении по подземелью, натыкался на столбы и произносил как заклинание:
– О Душан… Нет ничего обольстительнее и слаще власти.
– Власть – исчадие ада, – произнес Душан и плюнул в сторону предполагаемых княжеских палат. – Изыди, изыди, лукавый, и не доводи меня до греха. Кто у власти, тот поган и мерзостен. Сказано Христом: легче верблюду пройти через игольные уши, чем богачу войти в царство небесное…
Речь его перешла в бормотание. Душан находил самые грубые и непристойные слова, которыми клеймил сильных мира сего. Цитаты из отцов церкви так и сыпались из него, как из рога изобилия. Наконец он исчерпал все сильные выражения и, растянувшись на соломе, закрыл глаза. Спор его утомил.
Калокир продолжал запальчиво:
– Я знаю, Душан, твое безмерное презрение к ромейской красоте, величавой обрядности. Но мы укрощаем гордыню человека, полагающего достичь на земле собственными силами счастья и нравственной чистоты и всеобщего благоденствия народов. Нет! Благоразумная система управления добра и великодушна в своем деспотизме и необыкновенна мудра. И все это я тебе обеспечу. Только царствуй и мне не мешай. Царствуй, а я буду управлять.
Калокир вдруг услышал храп. Душан спал. Калокира забрал гнев. Напрасно он расточал красноречие перед этим фанатичным стариком. Калокир пнул его ногой и вышел.