Читаем Князь Василий Долгоруков (Крымский) полностью

Дементьев присел на краешек стула, придвинул поближе свечу, стал читать, время от времени шумно вздыхая и возмущенно покачивая головой.

— А мы-то стараемся, — язвительно сказал он, переводя взор на Веселицкого, — уговариваем. О татарском благополучии рассуждаем… Нет, добром они крепости не отдадут!

— Добром, добром, — передразнил Веселицкий. — Тут дело изменой пахнет! Подлой и коварной изменой… Надо в Полтаву писать! В Петербург! Предупредить надо!

В дверь громко постучали.

— Ну кто еще там?! — вскричал Веселицкий, рывком пряча бумаги под скатерть.

Вошел караульный рейтар, доложил о прибытии нарочного из Полтавы.

— Письма сюда! — приказал Веселицкий. — Нарочного — к Семенову! Пусть на ночлег определит…

Писем было немного. Первым, естественно, вскрыли пакет, присланный из Иностранной коллегии.

Никита Иванович Панин уведомлял, что первого ноября минувшего года за усердную службу ее величеству государыня пожаловала Веселицкого статским советником и назначила действительным своим резидентом при крымском хане и при новой татарской области с ежегодным жалованьем в 2400 рублей, присовокупив к этому единовременную сумму в 3 тысячи рублей на «основание дома». Не остался без вознаграждения и Семен Дементьев, которому суммы определили, конечно, поменьше — 500 и 300 рублей, — но тоже немалые.

Петр Петрович расплылся в самодовольной улыбке. Но она сползла с его лица, когда он дочитал письмо до конца, где Панин выговаривал за то, что в ходе переговоров об уступке крепостей «едва ли вы воспользовались всеми изъяснениями, способами и правилами», кои могли бы привести к достижению желанной цели. А далее Панин приказал формальное домогательство оставить и ждать прибытия в Крым полномочного посла ее величества генерал-поручика Щербинина, который и завершит негоциацию.

Как человек искренне болеющий за порученное дело и теперь отставленный от него, Веселицкий огорчился. Но погрузиться в мрачные мысли ему не дал Дементьев — выскочив в соседнюю комнату, он вернулся с графинчиком желтого вина, быстро наполнил бокалы и, протянув один Петру Петровичу, звонко провозгласил:

— За здоровье господина статского советника!

Приятно улыбнувшись — новый чин ласкал слух, — Веселицкий выпил.

Дементьев наполнил бокалы снова.

— За здоровье ее императорского величества!..

Потом пили за славу русского оружия, за его сиятельство князя Долгорукова, за награждение Дементьева.

На следующий день Веселицкий чувствовал себя прескверно: болела голова, мучила изжога, ныло тело. Через силу он оформил необходимые донесения и письма, и нарочный отправился в обратный путь.

Рапорт о последних событиях в Крыму и Бахчисарае с приложением копий писем Джелал-бея, продиктованных Бекиром, Веселицкий приказал нарочному спрятать понадежнее. И предупредил строго:

— Ежели вдруг татары перехватят — уничтожь! Важного конфидента из петли вынешь!..


В пятницу утром, двадцатого февраля, к Веселицкому заглянул на несколько минут Абдувелли-ага и пригласил на заседание дивана. К немалому удивлению аги, Петр Петрович воспринял приглашение равнодушно: после указания Панина прекратить требование крепостей он не видел необходимости вновь беседовать на эту тему. Поначалу он даже хотел отказаться, сославшись на недомогание, но затем передумал — решил сделать последнюю попытку сломить упорство крымцев.

Диван собрался в неполном составе: отсутствовали хан, Шахпаз-бей и кадиаскер, который, как позже поведал Бекир, вместе с другими чиновными и духовными лицами сидел в соседней комнате. Не было также Джелал-бея, заболевшего глазами, и ногайских депутатов — они редко, лишь в наиболее важных случаях, появлялись в диване. Но вдоль стен разместились более двух десятков знатных ширинских и мансурских мурз.

В гнетущей тишине, чувствуя плохо скрываемое недоброжелательство, Веселицкий пытливо оглядел зал и, придав голосу некоторую возвышенность, сказал:

— Мне доставляет удовольствие видеть себя среди такого представительного собрания знаменитейших старейшин всей Крымской области. Имею честь напомнить почтенному собранию, что в минувшем году я был прислан сюда, дабы не только представлять высочайший двор при его светлости, но и истребовать акт о добровольной уступке Российской империи трех известных городов в вечное владение. Такой уступкой татарский народ наилучшим образом подтвердил бы свою благодарность за ту вольность и независимость, которую ее императорское величество принесла Крымской области… Могу ли я сегодня ожидать благосклонного ответа, который хотя бы частично соответствовал бы милости ее величества?

Ему ответил Мегмет-мурза. Проигнорировав заданный вопрос, мурза спросил, почему отправленные в Петербург депутаты до сих пор там задерживаются.

— Причина их невозвращения заключается в затягивании вами подписания акта об уступке крепостей, — спокойно заметил Веселицкий. — Вспомните, среди четырнадцати пунктов акта, отправленного с депутатами, есть пункт, который предусматривает это.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее