Читаем Князь Василий Долгоруков (Крымский) полностью

Орлов взял другую бумагу — в ней условия излагались На турецком языке — и передал эфенди.

— Надеюсь, к следующей конференции вы успеете уразуметь.

Пиний перевел его слова мягко и доброжелательно…

На третьей конференции, состоявшейся первого августа, турецкие послы согласились на предложенные российской стороной основания и предложили начать обсуждение условий мира.

«Инструкция уполномоченным на мирный конгресс с турками», утвержденная Екатериной двадцать первого апреля, предписывала порядок, согласно которому должны были обсуждаться статьи будущего договора:

«В следствие первой статьи, первое наше намерение было требовать и домогаться: 1) уступки в нашу сторону Кабарды большой и малой, 2) оставление границ от Кабарды через Кубанские степи до Азовского уезда на прежнем их основании, 3) уступки себе города Азова с уездом его, 4) признания со стороны Порты всех, в Крымском полуострове и вне его обитающих татарских орд и родов вольным и независимым народом и оставлении ему в полной собственности и владении всех ими доныне обладаемых земель, 5) уступки грузинским владетелям взятых российским оружием в тамошней стороне мест…»

Пунктов было много. При этом в «Инструкции» выражалась уверенность, что «все сии требования, исключая одной независимости татар, такого свойства, что не чаятельно им встретить затруднения с турецкой стороны».

Пока Обресков шелестел бумагами, готовясь представить российские резоны по уступке Кабарды, Орлов начал говорить и — в нарушение инструкции! — сразу поднял вопрос о признании крымских татар независимым народом. Граф знал, что в эти дни в далеком Бахчисарае Щербинин пытается подписать договор с крымским ханом, был уверен, что опытному генералу удастся сделать это быстро, поэтому решил и здесь, в Фокшанах, не откладывать дела в долгий ящик.

— Поскольку история и испытания всех времен ясно доказывают, что главнейшей причиной раздоров и кровопролитий между обеими империями были татары, то для истребления наперед той причины надлежит признать оный народ независимым.

Услышав эти слова, Обресков бросил бумаги и, окаменев лицом, отрешенно посмотрел на Орлова… «Что же он делает?..» В зале было прохладно, но из-под парика Алексея Михайловича выкатилась и побежала по виску капелька пота.

Опрометчивость графа ужаснула Обрескова! Крымский вопрос был наиважнейшим на этих переговорах — от его решения зависело дальнейшее продолжение или окончание войны. Начав негоциацию именно этого вопроса, Орлов, сам того не ведая, поставил весь конгресс на грань срыва: если турки задумали не отдавать Крым — они тут же могли прекратить негоциацию.

Обресков метнул тревожный взгляд на Османа.

Тот был невозмутим — ответил Орлову спокойно:

— Надобно прежде доказать: татары ли были причиной сей войны?.. У нас на этот счет другое мнение.

— История показывает, что Порта и с нами, и с другими окрестными народами по большей части из-за татар в ссоры и войны приходила. Именно они, татары, своей хищностью и необузданным своевольством всегда были первыми оскорбителями доброго соседства и зачинщиками неприятельств.

— Я согласен — они народ неспокойный. Но мой сиятельнейший султан содержал татар в тишине.

— Э, нет, — возразил Орлов. — Сама Порта многократно признавалась, что часто и в мыслях не имела разрывать мир и покой, но не находила прочных средств к крепкому их удержанию.

— Старые обиды не должны служить причиной новых, — здраво ответил Осман.

— Но ежели вы сами согласны, что сей народ требует надежной узды, то кто же может попрекнуть Россию, что она ныне принялась за исправление сего зла в самом его начале?

— Это каким же способом? Уж не покорением ли Крыма вооруженной рукой?

— Нет, не рукой, — крепясь, чтоб не сорваться на крик, сказал Орлов, — а переменой самого бытия татар. И собственным их обязательством жить в тишине, покое и добром соседстве со всеми окрестными державами.

— Бытие татар не столь опасно, чтоб его переменять.

— Ошибаетесь, любезнейший! Разве вам не известны злодеяния, которые они учинили более трех лет назад, вероломно вторгнувшись в границы Российской империи?

— Известны, — кивнул Осман. И тут же съязвил: — Они беспорядками своими походят на ваших запорожцев… Однако впредь мы намерены строже наказывать их за проступки и содержать в таком повиновении, какое не доставит России большого беспокойства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее