Князь Василий Долгоруков (Крымский)

Отмеченный страстной любовью Екатерины, крутую силу набирал Григорий Потемкин. В октябре минувшего года он получил от государыни графский титул, чин гене’ рал-аншефа и должность вице-президента Военной коллегии. Став основным ее советчиком по военным вопросам, Потемкин тем самым оттеснил президента коллегии Захара Чернышева на второй план. Оскорбленный до крайности, Захар Григорьевич бессильно наблюдал, как одноглазый граф уверенно забирает в свои руки все дела, и, не желая быть посмешищем для злых языков, подал прошение об отставке.

Собирался отойти от государственных трудов и вице-канцлер Александр Михайлович Голицын. Он был еще не стар — готовился отметить 57-летие, но, тонко почувствовав надвигающиеся перемены и не имея охоты подстраиваться под нового фаворита, еще пятого декабря подал Екатерине прошение об увольнении со службы якобы для поправления пошатнувшегося здоровья. Отставку он получил, но обязанности вице-канцлера пока еще исполнял.

Споры, вспыхивавшие на заседаниях раздираемого противоречиями Совета, становились подчас весьма жесткими, доходившими до прямых оскорблений. Однако на торжественных застольях все были учтивы и улыбчивы.

На один из таких обедов, даваемых императрицей в Пречистенском дворце, был приглашен и Долгоруков.

Длинный, затянутый белоснежными скатертями стол был, как всегда, уставлен самыми изысканными винами и закусками. Разодетые в лучшие платья, сверкая золотом и серебром орденов, гости охотно поедали разнообразные яства, то и дело провозглашая здравицы в честь государыни. А Екатерина время от времени воздавала похвалу своим верным слугам, посылая им с обслуживающим пажом бокалы вина.

Согласно жесткому и строго соблюдаемому порядку, Долгоруков был посажен за стол в некотором отдалении от императрицы, рядом с генерал-фельдмаршалом князем Голицыным. Перебросившись несколькими приветственными словами с соседом, Василий Михайлович отрезал румяный поджаренный бок молочного поросенка и стал с удовольствием поглощать нежное мясо, не забывая то и дело вместе со всеми присутствующими вскакивать со стула с поднятым вверх бокалом и осушать его до дна во время очередной здравицы.

Где-то ближе к концу обеда, когда все изрядно устали от съеденного и выпитого, Екатерина налила собственной рукой очередной бокал вина, поставила его на золотой поднос и, желая сделать присутствующим сюрприз, сказала негромко пажу:

— Князю Долгорукову.

А, потом, уже в голос, добавила так, чтобы слышали все:

— Бокал для господина фельдмаршала!

Паж быстрыми шагами подошел к Долгорукову и вытянул вперед руку с подносом, на котором, играя серебристыми бликами, сверкал хрустальный бокал.

Увлеченный едой, Василий Михайлович не сразу сообразил, что этот бокал предназначался ему, и кивнул головой в сторону откинувшегося на спинку стула Голицына:

— Вот фельдмаршал.

Паж, не зная, как поступить в этой ситуации — государыня сказала «Долгорукову», — продолжал стоять с вытянутой рукой до тех пор, пока Голицын, также слышавший слова императрицы, не взял бокал.

— Спасибо, матушка, за честь и доверенность! — благодарно изрек он, поднявшись со стула, и длинными глотками выпил вино.

У Екатерины, наблюдавшей за пажом, иронично дрогнули губы:

— На здоровье, князь Александр Михайлович.

Задуманный сюрприз не состоялся.

Скользнув быстрым взглядом по беспечному лицу Долгорукова, она мысленно укорила его с небрежением: «Простой ты, князь Василий, безмерно… И по простоте своей так и останешься ходить в генералах…»

А захмелевший Долгоруков сказал что-то подбадривающее Голицыну и все оставшееся время был в меру весел и раскован, даже не догадываясь, какую непростительную ошибку он совершил — отказался от бокала, посланного самой государыней.

И лишь когда обед закончился и все стали разъезжаться по домам, кто-то из приглашенных, сидевших неподалеку от Екатерины и слышавший, что она говорила пажу, прозрачно намекнул князю на его оплошность.

— Вы сами слышали? — не поверил Василий Михайлович. — Так и сказала?

— Она сказала «Долгорукову», — повторил сочувственно доброжелатель.

У Василия Михайловича враз испортилось настроение и, наскоро попрощавшись с гостями, он опечаленный поехал домой на Охотный ряд.

От встретившей его дома супруги Анастасии Васильевны не ускользнуло подавленное настроение мужа. А когда он, глубоко и печально вздыхая, кляня себя за постыдную недогадливость, рассказал ей о случившемся, княгиня, поохав, пожалела мужа.

— Не печалься, Василий Михайлович, — успокаивающе зашептала она, поглаживая его рукой по плечу. — Матушка тебя любит, а значит не забудет. Глядишь, сделает фельдмаршалом в день празднования виктории…

5

Уделяя неизменное внимание делам политическим, Екатерина продолжала готовиться к празднованию мира, и семнадцатого марта были изданы два высочайших манифеста, посвященных этому событию.

Перед этим она сказала на заседании Совета: