Князь Василий Долгоруков (Крымский)

Отводивший армию на зимние квартиры Панин получил высочайший рескрипт в крепости Святой Елизаветы, где остановился на несколько дней: хотелось немного отдохнуть от унылых и изнуряющих маршей. Сдерживая волнение, он сломал печати на пакете; взгляд торопливо побежал по каллиграфически выписанным строчкам, замер на знакомой размашистой подписи Екатерины.

«И это все?.. — Петр Иванович повертел в пальцах рескрипт, как будто от этого могло измениться его содержание. — Бездарный Голицын за проваленную под Хотином кампанию получил фельдмаршала[14]. А здесь Бендеры! И только орден?..»

Остаток дня Петр Иванович делами не занимался — ходил мрачный, подавленный. А вечером в спальне, при свечах, торопливо царапая пером бумагу, написал Екатерине лаконичное письмо, в котором, сославшись на подагрическую болезнь, попросил отставку. Он полагал, что этот демарш (вместо благодарности за орден — прошение об увольнении со службы), пусть даже под благовидным предлогом, должен произвести впечатление на Екатерину. Да и брат Никита, верно, слово замолвит на Совете, что негоже обижать генерала, взявшего такую сильную крепость.

Екатерина дала прочитать письмо Захару Чернышеву. Читая он медленно, долго, а потом уложил бумагу на столик и, скользнул по глубокому декольте ночной сорочки, соблазнительно обнажавшему пышную грудь императрицы, по белой в мелких морщинках шее, остановил взгляд на пухлых губах, ожидая, что они произнесут.

Екатерина зевнула, прикрыв рот ладонью, и лениво-распевным голосом спросила:

— Что скажете, граф?

Чернышев склонил набок голову, ответил неопределенно:

— Подагра, ваше величество, болезнь неприятная и изнуряющая… Он, видимо, серьезно занемог.

— Мне до его болячек дела нет… Резолюцию какую ставить?.. Военные дела-то в вашем ведомстве состоят. Вот и присоветуйте.

— А что советовать? — равнодушно отозвался Чернышев, уловивший настроение императрицы. — России полководцев удачливых и именитых не занимать. И коли граф так ослаб здоровьем, что не способен предводительствовать армией, то замена его не токмо возможна, но и вовсе необходима… В следующую кампанию Второй армии предстоит покорять Крым, ежели, конечно, татары в течение зимы не последуют примеру ногайцев и не отторгнутся от Порты. Там болезненному командующему делать нечего!.. А братец его какое суждение имеет?

— Оставим Никиту, — выразительно махнула рукой Екатерина, Давая понять, что домогательства старшего Панина во внимание не приняты. — Кого ж тогда определить в командующие?

— Подумать надобно.

— А что тут думать? — капризно вскинула голову Екатерина. — Сами говорили, что достойных генералов у нас предостаточно.

— В обеих армиях генерал-аншефов всего два, — поспешил ответить Чернышев. — В Первой — Петр Иванович Олиц, во Второй — князь Василий Михайлович Долгоруков… Но Петр Иванович воюет со своим корпусом в Валахии. Вызывать его сейчас из Бухареста было бы неразумно.

— А как чувствует себя князь? Избавился от своих хворей?

— Как будто бы поправился, — неуверенно сказал Чернышев.

— Тогда напишите ему… Пусть берет армию в свои руки!

Чернышев охотно поддержал такое решение: князь был послушным генералом и всегда беспрекословно выполнял все его указания.

— Негоциацию с татарами, что вел Панин, тоже в его руки отдаете?

— Ну нет, — покачала головой Екатерина. — Отторжение татар — дело тонкое и сложное… Князь — воин, а не политик. Он прост, без хитринки, и по прямоте своей, по ревностному желанию услужить мне, может подпортить почти испеченный пирог. Здесь пирожник должен быть опытный… Такой, что ранее с татарами дела имел…

При той относительной неудаче, которую Панин потерпел при штурме Бендер, его несомненным успехом, имевшем огромное политическое значение, явилось отторжение двух ногайских орд от турецкого подданства. Настойчивые увещевания Веселицкого и строгие, подкрепленные угрозами, требования самого Панина дали в конце концов свой результат — в середине октября в Петербург была отправлена грамота, подписанная 119-ю знатными людьми Едисанской и Буджакской орд.