Князь Владимир. Книга 2

Прошла еще неделя, вторая от начала осады. Под утро крупный отряд из Роденя пытался пробиться к воде, но был истреблен. Взятые в полон двое израненных дружинников сказали, что в крепости нет воды. Иссякает последний родник, войско страдает от жажды. Раненые мрут как мухи, здоровые страдают от жажды. Остатки еды отданы князю с женой и боярами, простой люд уже съел кошек и собак, ловят крыс, лошади остались только у великого князя.

— Что говорят о сдаче? — допытывался Владимир.

— Не ведаем…— прохрипел дружинник.

Его утащили, за ним оставался кровавый след. Владимир повернулся к Роденю. Закатное солнце освещало зубчатые башни, те казались залитыми кровью.

Еще через три дня утром к Владимиру вбежал Кремень. Лицо его расплывалось в довольной усмешке:

— Посольство из Роденя!

Владимир всмотрелся в его довольное лицо:

— Чего ржешь? Никак сам Блуд пожаловал?

— Как в воду смотришь, княже.

— Зови.

Кремень метнулся к двери. Он слегка прихрамывал, но в движениях оставался так же быстр как и до посылки его в Киев для переговоров с Блудом. И так же предан.

Что-то шевельнулось в душе Владимира. Он бросил вдогонку:

— Когда приведешь, останешься. Твой знакомый, как-никак.

Кремень обернулся, обезображенное шрамами лицо прояснилось:

— Спасибо, княже.

Блуд вошел в сопровождении двух гридней Владимира. Повинуясь знаку князя, оба неслышно исчезли. Блуд вопросительно оглянулся на Кременя, посмотрел на князя. Владимир сказал весело:

— Это моя правая рука, старший гридень Кремень… Ничего без него не решаю! Ну, с чем пожаловал? Погодь малость, сейчас принесут поесть.

Блуд с неудовольствием отвел взгляд от вспыхнувшего гордостью Кременя:

— Ярополк готов сдаться. Уже кошек и собак пожрали, воробьев и ворон бьем…

— Птичек-то пошто обижать? — удивился Владимир насмешливо.

— Жрать-то надобно.

— Так сдавайтесь, — ухмыльнулся Владимир. — Будет вам жратаньки.

Блуд сказал устало:

— На твою милость?

— А почему нет?

— На это не пойдут. Ни Ярополк, ни его дружина. Княже, с Ярополком дружина великого Святослава! Ее никто не побеждал, даже ромейский император Цимихсий заключил мир, снабдил продовольствием и с почетом проводил до самой границы! Тебе пока помогают боги…

Владимир сказал грубо:

— Боги помогают сильным. А слабых да ленивых они прямо ненавидят. Только и ждут случая, чтобы зничтожить!

Блуд покачал головой:

— Значит, не хочешь говорить о мире?

Из двух дверей пошли рядами гридни, держа на широченных подносах, похожих на щиты для пеших, роскошные блюда. Комната наполнилась запахами жареного мяса, печеного и вареного, в широких супницах ставили густую наваристую уху, на широких подносах — жареных лебедей, перепелов. Владимир улыбался, глядя на исхудавшего боярина. Как ни крепится, а голодный блеск в глазах говорит сам за себя…

Ели в молчании. Владимир трапезовал неспешно, чтобы дать Блуду поесть вволю. Тот пробовал есть степенно, но вскоре хватал с подносов обеими руками, на зубах трещали кости, он глотал их тоже, а голодный блеск все не гас.

Когда принесли хмельной мед, Владимир сказал сыто:

— Сам видишь, когда так едим и пьем, то на рожон лезть неохота. Это вам уже все одно. А мы сами хотим мира… Но мои условия мира могут вам показаться… твердоватыми, как это мясо.

Блуд дышал тяжело, пояс распустил весь, еда едва не лезла из ушей.

— Не покажется, княже. Да и мясо вовсе не жесткое, зря винишь повара. Ярополк готов сдаться на твой суд. Просил лишь не зверствовать над его дружиной. Воины исполняли его волю. Да и Родень просит не разорять.

Кремень сказал предостерегающе:

— Там есть такие, кого стоит повесить прямо на городских воротах!

Владимир похлопал его по плечу, успокаивал, а Блуду сказал легко:

— Сам знаешь, эти условия приму. Зачем мстить дружине, если она станет моей? А Родень — крепость, защита от Степи. Последний дурень я бы был, причини ей вред! А вас не дурень сюда загнал, так ведь?

— Не дурень, — согласился Блуд. Он оглянулся по сторонам, сказал, понизив голос. — Но тебе здорово помогли. Не так ли, княже?

Владимир ухмыльнулся:

— Не ты один.

Глаза Блуда из сытых и масляных стали острыми:

— То-то я чувствовал еще чью-то руку…

— И не одну, верно?

— А кто был… еще?

Вместо ответа Владимир повернулся к Кременю:

— Кликни, чтобы теперь принесли и вина! Да хмельного меда не забудь еще кувшин. У воеводы пересохло горло, да и нам не мешает обмыть окончание войны. Кабанчика сожрали, теперь сожрем и Родень.

Ярополк сидел в светлице, писал. Юлия держалась на лавочке у стены, прямая и неподвижная. Варяжко раздраженно метался из угла в угол, хромал сильнее, подволакивал ногу.

— Что ты замыслил, княже? — спросил он яростно. — На погибель идешь?

Ярополк ответил сумрачно:

— Раз уж сумел пробраться и обратно, себе на погибель, то хоть теперь сядь, не мельтеши.

— На погибель! — вскрикнул Варяжко.

— Другого выхода не вижу.

— Прорваться!

— И положить костьми половину дружины еще в воротах? Мы и тут опоздали. К тому же теперь все пешие… Далеко ли уйдем?

Варяжко сказал громовым голосом:

— Воины для того и живут, для того рождаются, чтобы вот так со славой… Зато потом о нас… о таких, как мы, слагают песни!