Владимир сказал четко:
— Кто ты есть?
Медведко глухо взревывал, смотрел исподлобья налитыми кровью глазами. Вздохнул, показав звериную пасть, облизнулся, достав и приплюснутый нос длинным острым языком.
— Кто ты? — повторил Владимир. — Что тебе надобно? Скажи. Я, великий князь, смогу помочь тебе.
Старший мужик бесцеремонно влез в разговор:
— Да не разумеет он! Зверь, он и есть зверь. Лесной! Домашняя скотина и то людскую речь разумеет, а этому хоть кол на голове теши!
Владимир на лесного человека смотрел с содроганием. Тот опустился было на четвереньки, но мужики с готовностью натянули цепи. Медведко подбросило под горло, застыл на полусогнутых, страшный, и стало видно, как непривычно ему стоять на задних лапах, как хочется опуститься на все четыре, как страшно среди беснующихся зверей на задних запах, что визжат, кудахчут, стрекочут — такие непонятные и страшные, а под горло больно давит страшное, опасное…
— Кормили? — спросил Владимир.
— Только сырое мясо жреть! — ответил староста словоохотливо. — Да и то на четырех только. Ты, княже, взгляни на его ладони! Мозоль в три пальца. У него и пальцы почти не сгинаются. Это ж не наполовину медведь, а целиком, взаправдашний! Только что личина людская.
— Говорить может?
— Ни в какую, — мотнул головой староста. — Только реветь! Да и с кем бы говорил в лесу? Звериную речь разумеет, а человечью забыл… То исть, она ему и не была дадена за ненадобностью. Заместо ее получил зверячью. Это ж только в сказках Ивашко и людскую речь знает, и звериной владеет! А на самом деле: или — или.
— То-то и оно, — вздохнул Владимир.
Он чувствовал странную пустоту, словно его не просто обокрали, а даже из души вынули и растоптали что-то очень ценное. Медведко рванулся вперед, волоча чуть расслабившихся мужиков. Дружинники выставили копья. Медведко по-медвежьи ударил передними лапами. Двое копий разлетелись в щепы. До князя было рукой подать, но Медведко остановился сам, а тут опомнившиеся мужики налегли на цепи. Медведко повис, растянутый в стороны, не способный шевельнуться.
— Это подарок тебе, княже! — провозгласил староста.
— Благодарствую, — ответил Владимир сухо. Он кивнул Кременю. — Ловцов этого зверя наградить! Буде у них просьбы какие — исполнить. Если, конечно, не такие дикие, как этот…
Мужики довольно закричали. К Владимиру приблизился Тавр, глаза не отрывались от лесного человека:
— А с этим что?
— Да примет смерть, — ответил Владимир быстро.
Тавр удивился:
— Зачем? Посадим в клетку, будем другим князьям показывать!
— Нет, — сказал Владимир решительно. — Это ж человек… Он был человеком, рожден был человеком. А теперь это зверь. Пусть никто не видит, что человек может быть таким зверем. Это страшно… Страшно мне, Тавр… Пусть зарубят втихую и зароют на заднем дворе.
Когда Медведко утащили на цепях, Владимир тихо спросил:
— Думаешь, он сын медведя и простой бабы?
Тавр цинично усмехнулся:
— Я верю, что где-то бывают чудеса. Но только не в нашем дворе. Сколько мужики не тешут плоть с молодыми кобылками, овечками да козами, но те несут только от своих. Баба понесет только от мужика, так уж повелел Сварог. И верно, а то бы великое смешение и непотребство настало на земле…
Владимир с великим облегчением перевел дух:
— И я так думаю.
Тавр искоса смотрел на князя:
— Тебя что-то тревожит.
— Очень, — признался Владимир. — С другой стороны, лучше бы этот в самом деле родился от медведя и бабы.
— Скажешь, или сам думать будешь?
— Да нет, это раздумья вслух… Я слыхивал от старых людей, что волки или медведи иной раз выхаживали людских детенышей. Такие люди всегда бывали силы неимоверной, а умом слабы… Ежели медведь его выходил, то у такого человека ум всегда медвежий, если волк — волчий…
— И что же тревожит, княже?
— А что в человеке нет своего! Если я волчонка или медвежонка заберу из норы, то они так и вырастут у меня в тереме: один — волком, другой — медведем. Если лосенка начну растить, то как бы ни изощрялся — вырастет сохатым. Хоть грамоте его учи, хоть песни пой. А вот если они подберут человеческого детеныша, то он человеком не останется! Обязательно превратится в зверя.
Тавр нахмурился, двигал кожей на лбу. Сказал решительно:
— Княже, говори проще. Все еще не пойму, куда клонишь?
— К тому, что если бы человеческое дитя взяли боги или упыри… Вырос бы богом или упырем?
Боярин отшатнулся, замахал в испуге руками.
— О чем ты?
— О человеке. Непонятно мне сие…
— Княже, это забота волхвов!
— Я привык не перекладывать на чужие плечи.
— Тогда ты глубоко роешь… Или, напротив, высоко залетаешь!
Владимир продолжил, словно не слыша, глаза его недвижимо смотрели вдаль: