Князь. Записки стукача

Все знали и знают поныне, что отец обожал мать – они были образцовая семейная пара… Рядом с великолепным Петергофским дворцом, соперничающим с Версалем, отец построил небольшой коттедж, именовавшийся в честь матери «Александрией»… Здесь летом он отдыхал и от забот, и от грандиозности великолепных колоннад, мрамора и позолоты наших несравненных дворцов. Низенькие потолки, наши небольшие комнаты, увешанные картинами, его крохотный кабинет на третьем этаже с видом на даль залива… Помню, отец в халате и рядом мать… Грациозно накинут на плечи прозрачный шарф, дополнявший ее чрезвычайно изящный и, конечно же, белый утренний туалет… Ее невинные лазоревые глаза… Непреклонный, сильный гигант-отец и хрупкая нежная покорная мать – в этом несходстве была великая гармония их брака… Но вот что я прочел у проклятого маркиза: «И как помещик распоряжался и жизнью, и желаниями крепостных, так и царь здесь распоряжается всеми подданными. Он одарил вниманием… не только всех юных красавиц при дворе, но и девиц, случайно встреченных во время прогулки. Если кто-то ему понравился на прогулке или в театре, он говорит дежурному адъютанту. И она тотчас подпадает под надзор. Если за ней не числилось ничего предосудительного, предупреждали мужа (коли замужем) или родителей (коли девица) о чести, которая им выпала. И Император никогда не встречал сопротивления своей прихоти… В этой странной стране переспать с Императором считалось честью… для родителей и даже для мужей…»

Я узнал все это в четырнадцать лет… В Зимнем дворце жила фрейлина матери Варенька Нелидова, о которой сплетничали, что отец и она… Я не верил… Я не мог представить, что папа соединил под одной крышей мать, которую боготворил, и любовницу.

Но Варенька слишком часто выходила из его кабинета. Это было ужасно, однако я решился выяснить правду… В кабинете стоял огромный шкаф, где висели мундиры отца. Я залез в шкаф… Я задыхался среди мундиров… И в щелочку для ключа увидел, как они вошли… он… потом она… Она торопливо сбросила платье!.. Женский обнаженный торс закрыл от меня комнату!.. Она была стыдлива, и они потушили свет… Но я слышал, слышал ужасные, животные звуки… (далее вычеркнуто).

Я проклинал себя! Я был Хамом, обнажившим наготу отца своего. Но с тех пор у меня открылось новое и ужасное зрение. Вот еще одна прелестная совсем молоденькая фрейлина, в которую я тоже был влюблен… Она заходит в его кабинет и выходит… немного растрепанной. Раньше я не обратил бы внимания, но теперь… Я узнал, что две хорошенькие фрейлины, внезапно исчезнувшие из дворца, выданы замуж за офицеров из лейб-гвардии, и обе… быстро родили… Вот привезли красотку мещаночку с каким-то прошением, и отец вдруг согласился ее принять… Она выходит из его кабинета улыбающаяся, счастливая, чтобы больше никогда не появляться… Теперь я на все смотрел другими, грешными глазами… Как Адам, вкусивший запретный плод… Я молился, чтобы ушло наваждение, и ненавидел мать за то, что она терпит… Но, может, всё-таки не знает?

И только потом я понял главное: она не смеет знать. Дочь прусского короля, она приехала из Германии, где все бредили чувствительной поэзией Шиллера… Ее нежная натура и заменила принципы чувствительностью… Отец питал к этому хрупкому изящному созданию страстное обожание сильной натуры к существу слабому. Он поместил ее в золотую клетку. И в своей волшебной темнице бедная мать ни разу не вспомнила о воле… Она боготворила его и видела вокруг только красивое, счастливое… И если кто-нибудь попытался бы рассказать о крестьянах, которые были рабами, которых можно проигрывать в карты, дарить друг другу, продавать, мать попросту отказалась бы понять, о чем речь. Она жила в прекрасном сне, который создал ей отец.

Но об этом знал только я… О, как я хотел убить маркиза, посмевшего рассказать всей Европе о стыдной тайной жизни отца!

Помню, тогда, в четырнадцать лет, узнав об этой тайне, я рыдал, встав на колени перед диваном и уткнувшись головой в подушки.

Но потом, успокоившись, я понял, почему я все время влюблен, почему так мучительно жажду женщину. Я знал теперь, что это не извращенность и не моя греховность, но страшный наследственный огонь, который горит в нас. Огонь, сжигавший всех, – великого Петра, Елизавету, Екатерину, Павла, Александра… и моего отца. И, как живые призраки их похотей, ходили по дворцу потомки их незаконных детей, награжденные титулами…

Да, с детства я был постоянно влюблен. И никогда не мог (да и не хотел) скрывать свою любовь. Я был влюблен в своих кузин. Потом в пышногрудую императрицу Елизавету с картины… В четырнадцать лет я влюбился во фрейлину матери Настеньку С. Она была очаровательна, ей было восемнадцать… И здесь – взаимность. Поцеловал ее в Петергофе. А потом…