Князь. Записки стукача

– А я не могу быть из мрамора. Руки дрожат, мысли теряются… И, проигрывая, порой даже рад. Говорю себе: пусть! пусть! может, кончится все быстрее! Да нет! Продолжаешь играть и будто в бездну летишь… и остановиться нельзя… И как же сладко! На следующий день опять идешь… И ангел мой меня пускает.

«Попробовала бы не пустить!» – было на ее лице.

– Она, конечно, не рассказала вам все это, не пожаловалась на своего злодея. Ну что за ангел! Как утешает она меня, когда всё проиграно…

Она смотрела на него с обожанием, а он говорил всё это с нежнейшей улыбкой.

Как он был непохож на того злого отвратительного господина, которого я видел полчаса назад.

– Но теперь – баста! Сейчас засяду за работу… – Вдруг он остановился и посмотрел на меня почти с изумлением. Потом сказал медленно: – Кстати, Аня говорила мне, что вы хотели поступать в Земледельческую академию?

– Это было, это так.

– Тогда сам Бог послал вас ко мне… Я сейчас раздумываю… – Он помолчал. – Впрочем, прочтите сами. – И пододвинул ко мне стопку прочитанных им русских газет.

Наверху лежали «Московские ведомости»… Я начал читать и… задрожал! Оказалось, русские газеты все эти дни дружно писали… о моем гувернере и таинственном убийстве!

В Москве в пруду той самой Петровской земледельческой академии, куда я еще недавно собирался поступить, подо льдом было найдено спеленатое тело студента академии некоего Иванова. Шея несчастного была обмотана шарфом, в край которого завернут кирпич, лоб прошиблен острым орудием, в голове – пулевое отверстие. Кровавый след вел к гроту, где было совершено убийство.

Принимавших участие в убийстве поймали. Они и не отпирались… Оказалось, мой гувернер исполнил все, о чем говорил Бакунину. В патриархальной Петровской академии, где учились в основном провинциалы, он создал тайную организацию и назвал ее «Народная расправа».

Причем в Москве он повторил тот же трюк, что и в Женеве. Там он лгал Бакунину о мощной организации в России. В Москве лгал студентам о мощной революционной организации в Женеве, предъявляя все тот же документ за подписью Бакунина, который показывал мне.

И добился успеха. «Народная расправа» состояла уже из нескольких пятерок и соблюдала строжайшую дисциплину. Точное их число установить не удалось…

Удивительно, но Нечаев так и не успел сделать ничего революционного. Даже организовать простейших беспорядков. Организовал он только убийство одного из членов кружка – несчастного студента Иванова, который не захотел ему подчиняться. Все члены «Народной расправы», которых выявило следствие, были арестованы, но Нечаев… сумел скрыться. «Видимо, за границу», – писала газета.

«За границу», – с ужасом прочел я.

Когда я закончил чтение, Федор Михайлович попросил завтра же непременно навестить их.

Я пришел, когда Достоевский читал Ане вслух описание зверского убийства.

«Они заманили Иванова в грот. Кузнецов (один из студентов) схватил Иванова и повалил его у входа. Тогда Нечаев и еще два студента бросились на Иванова. Нечаев сел на грудь Иванова и стал его душить.

Кузнецов сидел на ногах, а остальные двое стояли около и ничего не делали. В это время Иванов крикнул: «За что вы меня бьете, что я сделал?» Но вскоре уже не кричал, хотя еще шевелился. Тогда Нечаев взял револьвер и прострелил голову Иванова…»

Федор Михайлович обратился ко мне:

– Итак, вы собирались туда поступать?

– Совершенно точно…

– Значит, вы видели студентов? Разговаривали с ними?

– Они мне показались все похожими друг на друга. То, что у нас называется «отсталые молодые люди»… то есть напрочь лишенные нигилизма… добрые провинциалы!