Князь. Записки стукача

В ней писалось, что по причине длительного нахождения за границей, согласно постановлению МВД номер такой-то, я должен явиться завтра в девять утра в Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии.

Отлегло от сердца – понял, что это обычный интерес к долго путешествующим.

Что ж, я путешествовал с тетушкой по Швейцарии, знакомился с красотами сей страны… потом лечился на водах… И я решил не сообщать об этом вызове тетушке.

Но чем ближе был день, тем больше я боялся. Ведь были встречи с Бакуниным, заочно приговоренным Сенатом к вечной каторге, и с Марксом, и с самим Герценом… И, наконец, с проклятым Нечаевым!

Но надо было идти. Утром выпил кофею и, кивнув швейцару Тихону, вышел на набережную. Был промозглый петербургский день…

Я вошел в подъезд страшного здания. Пожалуй, это был самый пугающий дом в Петербурге. Ходили ужасные слухи об удивительном устройстве пола в нем… После покушения на Государя и бегства моего гувернера тетка решила предостеречь меня от опасных идей. И рассказала о чудовищном наказании – особом устройстве в Третьем отделении. Это был пол, который придумал некто Шешковский, глава тайной полиции, во времена великой Императрицы. Императрица, переписывавшаяся с Вольтером, отменила пытки, но кнут оставила, подчеркнув тем самым благодетельную в нашем незрелом, детском обществе этакую родительскую пользу кнута… И Шешковский соорудил особый пол, который проваливался вниз вместе с человеком, и там внизу человека пороли…

Причем на этом дело не кончалось. Вскоре о порке (Шешковский продолжал «заботиться»!) узнавали в полку. Выпоротый, то есть по кодексу дворянской чести – обесчещенный дворянин, как правило, вынужден был уходить в отставку. Об этом устройстве в полу знала не только тетка. Слухи ходили по столице… Впоследствии Федор Михайлович рассказывал: когда его арестовали, он и все его соратники по делу, прослышавшие ужасные истории про треклятый пол, придумали идти вдоль стен, стараясь не попадать на середину пола, где скорее всего был спрятан механизм.

Но в тот день, когда я вошел в ужасное здание, надпись из Дантова ада вертелась в моей голове…

Я предъявил повестку жандарму, стоявшему у дверей. Он как-то мельком, обнадеживающе несерьезно взглянул на повестку и пропустил меня внутрь.

Я поднялся по мраморной лестнице. На ней бронзовая дева держала светильник – видно, это была аллегория истины…

На втором этаже стоял другой жандарм, как оказалось, поджидавший меня…

Проверил повестку, забрал ее и велел идти в конец коридора.

Совершенно пустынный коридор с ярко-красной ковровой дорожкой и множеством одинаковых дверей, между которыми висели портреты отечественных инквизиторов, руководителей учреждения…

В самом конце коридора в золотой раме – парадный портрет Государя. Там, видно, и помещался кабинет главного руководителя…

Но я так и не успел достигнуть портрета Государя, когда одна из одинаковых дверей открылась и навстречу мне шагнул приятнейший розовощекий господин самой веселой наружности.

Он спросил меня:

– Князь Вол-кий, не так ли? Полковник Кириллов к вашим услугам… Прошу со мной.

И пригласил меня войти в открытую дверь.

– Позвольте, но в полученном приглашении… – так я назвал повестку, – значится Его Превосходительство граф Шувалов.

– Это пустая формальность. У добрейшего Петра Андреевича хватает занятий, милостивый государь, помимо разбирательств шалостей молодых людей… Так что прошу!

Мы вошли в небольшую комнатку, где стояли маленький стол, кресло и стул.

– Прошу, – он указал на стул.

Я колебался, стараясь придумать, как бы мне не сесть.

Он мило засмеялся:

– Наслышаны легенд о бедном Шешковском? То-то, смотрю, жались к стенке в коридоре. – И добавил, вольготно усаживаясь в кресло: – Садитесь, садитесь, милый друг, в ногах правды нет. И будем с вами приятно беседовать… Ну, что там у нас с вами… в каком безобразии отметились? – сказал он шутливо, доставая из портфеля объемное дело.

Я решил быть строгим.

– Об этом я хотел бы спросить вас, милостивый государь, по какому делу меня потревожили.

Мой ответ мне понравился. Хотя страх с каждой минутой неумолимо овладевал мною.

– О-хо-хо, – вздохнул Кириллов и вместо ответа углубился в чтение, видимо, моего дела.

Вскоре последовала сердитая фраза:

– Что ж вы замолчали, любезнейший… Докладывайте о ваших шалостях. Времени у нас немного… – Опять углубился в бумаги.

Чувствуя себя полным идиотом, я ответил склоненной голове, что докладывать мне совсем нечего.

– А я думал, вы хотите доложить нам, как по кружкам ходили, где покушение на Государя готовилось, как с государственными преступниками знакомились… Как за границей общались с приговоренным к каторге господином Бакуниным и весьма зловредным немцем Марксом, не говоря уже о господине Герцене и господине Нечаеве, организовавшем убийство и бежавшем из России…

Я не успел ответить, ибо в этот момент мой стул покачнулся и я полетел вниз.