Князек

Весенняя распутица сделала дороги непроезжими, и ни повитуха, ни кормилица не смогли добраться до усадьбы Морлэнд раньше, чем через неделю. Мужчины, возвратившиеся вечером с полей и уставшие донельзя, были поражены, обнаружив в доме новорожденного малютку, Джин и Вильяма, буквально светящихся от счастья, и Дуглас, уже сидящую на постели, разрумянившуюся, как бутон розы, с сыном на руках. Сердце Томаса так преисполнилось счастьем, что он разрыдался – но тут же взял себя в руки и стал шутить, что, мол, у малыша «соленое крещение». Дом буквально ходуном ходил от радости и веселья до поздней ночи – и лишь одно омрачало праздник: Мэри из-за распутицы застряла в городе и не могла разделить всеобщую радость...

Мальчик был просто великолепен: маленький, но здоровенький и прелестный. Поскольку ничего другого не оставалось, Дуглас принялась кормить его грудью сама, и от этого привязалась к малышу еще сильнее. Когда же к концу недели состояние дорог улучшилось, вернулась Мэри и прибыла кормилица, Дуглас наотрез отказалась уступить кормилице право на то, что составляло для нее истинное наслаждение. Джин была шокирована и сурово выговорила сестре: негоже, мол, леди самой кормить грудью. Дуглас же отвечала, что рождение этого ребенка чудесно во всех отношениях, и наверняка он станет великим человеком. Томас хотел назвать малыша Эдуардом, но Дуглас вся сжалась: ведь ее первый ребенок по имени Эдуард умер когда-то... Но родители пришли к разумному компромиссу и окрестили сына Эдмундом. Мэри была в бурном восторге от сына, и горько сожалела, что ее не было в доме в счастливый час его появления на свет.

– Не грусти, кузиночка! – Томас обнял ее за плечи. – Мы отслужим благодарственную мессу, а когда кончится пост и настанут погожие деньки, мы закатим такой праздник! Я хочу, чтобы непременно приехал отец – поэтому придется немного подождать. Но тем лучше: у нас будет достаточно времени, чтобы хорошенько подготовиться.

Существовала и еще одна причина, о которой не говорили вслух, – надо было окончательно убедиться, что дитя выживет, но это ни у кого уже не вызывало сомнений, настолько крепким был малыш.

– О, Томас, как хорошо ты это придумал! – воскликнула Мэри. – Мы должны устроить что-то особенное, необычное, совершенно потрясающее! Ведь это такой праздник!

Томас улыбнулся:

– Присутствие моей маленькой звездочки украсит любой праздник! Но все же нужно еще что-то из ряда вон выходящее!

А на следующий день все устроилось само собой. Томас, Мэри, Амброз и Габриэль гуляли в парке, обсуждая, каким быть празднеству, из дома выскочил Вилл и бросился к ним:

– Мэри... Броз... быстрее, мне кажется, отец сошел с ума. Бегите скорее!

– Что, что случилось? – Мэри кинулась вслед за ним. Остальные побежали следом.

– Я вошел в покои, где он обычно сидит, – а он пробежал мимо меня – бегом, представляете? Ведь вы же знаете, что он всегда ползает как сонная муха... Я бросился за ним... И сейчас он сидит в часовне прямо на ступенях алтаря – и рыдает...

– О, Господи, что случилось? – спросил встревоженный Амброз. – У него плохие новости? Не приходило ли письма? А может быть, посыльный...

– Нет, я никого не видел, – отвечал Вилл. Он взглянул на Томаса. – И в доме все вроде в порядке, – добавил он специально, чтобы его успокоить. Они вошли в большой зал, миновали лестничный марш – и тут в противоположных дверях появился Вильям. Он стоял спокойно, уронив руки, чуть ссутулясь, словно неимоверно устал – но Мэри, подбежав к отцу, увидела, что на его лице лежит печать покоя и тихого счастья... И девушка сразу поняла, что случилось.

– О, отец! – вскрикнула она. Он раскрыл ей объятия, и она прильнула к его груди. – О, отец, ты закончил!

– Да, благодарение Господу. – Вильям прижался щекой к волосам дочери.

– Я так счастлива! – Эти слова расслышал только он – голос Мэри прозвучал у самого его сердца. Потом она высвободилась из его объятий и повернулась к остальным, смеясь от радости. – Все хорошо. Это добрая весть. Отец, наконец, закончил свою Великую Мессу.

Мгновение все молчали, а потом Амброз и Вилл, взглянув друг на друга, издали одновременно ликующий крик, схватились за руки – и закружились в бешеном, фантастическом танце, сшибая все на своем пути... Томас, для которого эта новость значила куда меньше, чем для остальных, тоже улыбнулся:

– Это твой великий труд, дядя? Я так рад. И хорошо вышло? Ты удовлетворен?

Вильям с довольной улыбкой глядел на уморительные прыжки сыновей. Потом приобнял Мэри за талию и произнес дрожащим от волнения голосом:

– Да, я удовлетворен... Но это слово не годится, нет... Я думаю, Месса хороша – нет, более чем хороша. Господь водил моей рукой – Он вдохновлял меня, и я лишь благодарен Богу за то, что Он избрал меня своим инструментом... А я... я удовлетворен. Это... это то, что я хотел написать.

Мэри подняла на отца глаза, сердцем поняв значение этих слов, – а потом обратила сияющий взгляд на Томаса и Габриэля.

– Томас! Вот оно! То самое, потрясающее, чего ты хотел! Ты понимаешь? Так было предначертано.