Мономах замолчал. Трудно давались ему сегодня речи. Хотелось объяснить каждому, что означает это сражение не только для Руси в целом, но и для него лично. Для его жены, для его детей…
— Хан Китан не понимает самой души нашей. Он видит в каждом из нас врага, который упорно, уж много лет не пропускает его орды к сказочно сочным лугам междуречья Днестра и Днепра. Укрепившись там и откормив коней, Китан сможет грабить не только Русь, но и Польшу, и Чехию, и все соседние малые страны… В этом году Русь постигло злое солнце, с апреля на нашу землю не упало ни капли дождя, погиб скот, пали почти все кони, а у половцев шли дожди. Китан учел нашу беду, понял, что его конные лавы некому будет остановить, и объединил половецкие улусы и коши под единое знамя.
Мономах говорил с таким жаром, что у него перехватило горло. Верный Павка это учуял и тотчас подал ему в ковшике воды. Единый воевода жадно осушил ковшик, потрепал Павку по голове и продолжал:
— Половцы исстари атакуют крыльями, и именно эти крылья провалятся в яму. Сам Китан успеет остановить коня. Дружинам удельных князей повелеваю тотчас добить половцев в этой яме. Добить беспощадно, пленных не брать! Жестоко? Да, но цена слишком велика. На кону стоит само существование Руси.
Все молчали.
— Это — первое. Второе. Держать оба наших крыла — удар будет нанесен по ним. Телами держать, жизнями своими держать! За это отвечает самый опытный воевода. Воевода Железян.
— Понял, — угрюмо сказал воевода Отдельной дружины. — Зубами вгрызусь.
— Добрыня поможет тебе, воевода. Он побьет коней, спешенным всадникам все равно с поля живыми не выбраться.
— Ясно, — сказал Добрыня.
И опять все помолчали.
— Подумаем, как поведет себя хан Китан, — продолжал Мономах. — По всей вероятности, он решит ударить через мост на реке Клянке, чтобы выйти нам в тыл. Тогда ты, Добрыня, подожжешь мост — он завален сухим хворостом. Но — жди моей команды.
— И это ясно, — улыбнулся Добрыня. — Неожиданный огонь пугает лошадей и отвлекает всадников.
— Наконец последнее и, надеюсь, решающее, — сказал Мономах. — Я сделаю все возможное, чтобы убить хана Китана. Нет, не в схватке один на один, потому что нельзя сегодня, в решающей битве, доверяться случайностям, а потому лишь, что имею на это моральное право. Хан Китан подло, из укрытия тяжело ранил стрелой моего старшего сына Мстислава. Его чудом спас знахарь Меслим, за что ему вечная благодарность. — Мономах опять замолчал. И все угрюмо молчали.
— Китан не выйдет на длину полета стрелы, — вздохнул Меслим.
— Мой лук из рогов тура, — усмехнулся Мономах. — Натянуть его вряд ли кто может, кроме меня, так что я достану его издалека. Как только Китан упадет с коня, князь Борис Тмутараканский со своими конниками должен будет, пока половцы не опомнились, домчаться до него и захватить знамя.
— Благодарю тебя, князь Мономах, — улыбнулся Тмутараканский князь Борис. — Я это сделаю.
— Потеря знамени в битве означает потерю чести, — сказал Мономах Меслиму, когда они вышли вдвоем на околицу Клянска.
— Потерю чести, — как-то уж очень задумчиво повторил Меслим. — И твоей тоже, мой князь.
— Я… — растерянно протянул Мономах. — Я не понял тебя, друг.
— Что означает убийство из-за угла для обычного человека? Подлость, о которой забудут уже через полгода. А что означает такое убийство для князя Мономаха? Подлость, которую никогда не простит тебе будущее Руси, знаменитый мой князь. Так не входи же в будущее с пятном вместо нимба.
— И что, по-твоему, мне делать, Меслим?
— Не убивать Китана издали стрелой, а вызвать его на честный поединок. Это — единственный выход.
— А если хан не примет вызова?
— На глазах у всего половецкого войска, под общим знаменем?
Мономах задумался. Потом сказал:
— И тогда в мою спину вонзится стрела…
— Ну, это невозможно, мой князь, — улыбнулся Меслим. — Тогда Китан лишится высокого звания Великого вождя объединенного половецкого войска.
Помолчали оба. И оба разом вздохнули.
— Его оружие — сабля, — сказал Мономах. — Она существенно легче меча.
— Ты, мой князь, богатырь, — напомнил Меслим. — Тетиву твоего лука не может натянуть никто, кроме тебя. Никто — ни на Святой Руси, ни в половецких становищах. И твой меч сверкает в лучах славы.
— Любое сражение непредсказуемо, друг мой, — помолчав, сказал Мономах. — Кто защитит моих детей и мою жену, если я паду в этой битве?
— Твоя слава, — твердо ответил Меслим. — Твоя слава переживет века.
— Это — утешение, — усмехнулся Мономах.
— Да, это самое благородное из утешений, мой князь, — твердо сказал Меслим.
— Рассуждаете?
Они оглянулись. Перед ними стоял Свирид.
— Мои разведчики первой линии доносят, что появились половцы.
— Много? — спросил Меслим.
— Тьмы тем.
— Сегодня, помнится, тридцать первое августа тысяча девяносто второго года, — сказал Мономах. — Запомним этот день. День спасения Святой Руси!..
4